Хочу быть бедным (сборник)
Шрифт:
Однажды он поклялся, что когда их выпустят из эфира и они поселятся в маленьком увитом плющом домике на берегу океана, он не скажет любимой ни слова. Они будут просто сидеть, взявшись за руки, и часами наблюдать в прореху окна, как розовые зимние сумерки превращаются в голубые. Сидеть и молчать, молчать…
И вот они седенькие, в стёганых халатах и шерстяных носках, сидят на веранде этого домика и смотрят в палисадник с шиповником. Рука с открытой книгой падает на плед. В горле у него дырочка, в которую вставлен отводник слюны – рак горла. И всё, что он может ей сказать, – «пожалуйста… огурец».
Потом
– Господи, – Чехардынцев взметнулся, – Господи, осталось ли ещё хоть немного людей, которых я…
– Обожди, – говорнул Лепестков и посмотрел в окно.
Смеркалось. Суслики шуршали в стогу.
– Мужчины, – всхлипывала нестарая ещё официантка, – мужчины! Я так вами наслаждаюсь, мужчины! Вы такие сильные, мужественные… у вас сердца такие… фигуры – очень стройные!
Сама того не заметив, она села на колени к Лепесткову и начала гладить Чехардынцева по небритой щеке.
– Вы такие полезные существа в мире – без вас бы ничего не крутилось, у вас такие зарплаты… вы так много работаете! ВАМ НАДО МЕНЬШЕ РАБОТАТЬ! Зачем мне котиковое пальто – очень даже обойдусь стареньким, маминым… это ж моё любимое… Ну хоть водки-то попейте, мужчины!
Чехардынцев с Лепестковым мудро слушали похвалу.
– Ой, что же я сижу, бестолочь!.. Закусочки нужно ж вам… сейчас я салатиков… да мясца… да рыбки…
Аппетитно вертя нестарой ещё, но уже достаточно увесистой попой, официантка убежала в направлении кухни.
– Ты как? – спросил Лепестков Чехардынцева, пригласительно поднимая брови.
За окнами вагона-ресторана стонала земля.
О феномене настоящего мужского собутыльничества
Комнатные собачки любят подбирать во дворе нечистоты. Говорят, это у них инстинкт. Даже самая маленькая комнатная собачка когда-то давным-давно, когда собакам раздавали инстинкты, была безжалостным упругим степным охотником. От неё пахло смертью. Поэтому она и вываливалась в чужом дерьме – чтобы не пахнуть собой, чтобы усыпить бдительность потенциальной жертвы.
Нынешние комнатные мужчины на охоту не ходят. Максимум – это завалить конкурента по факсу. Но когда мужчинам раздавали инстинкты, им досталось охотничье чувство локтя. Чтобы донесли добытого кабана до пещеры и не перегрызлись в пути. Спетые ими у костра песни (про то, как велик и страшен был покойник-кабан, но мы с Колченогим Орлом не растерялись) были более высокой наградой, чем возможность немедленно поделить и слопать добычу. Сытенькие старики и младенцы благодарно копошились в ногах героев. Пещерные девы струили на них лучи обожания сквозь первобытные бинокли своих очей. Слава и гордость, а не кабан, были им наградой за подвиг.
Превращаясь из биологических мужчин в Мужчин Настоящих, они начинали охотиться не за мясом, а за славой и доблестью (и обожанием дев)
Потом, когда война и охота оказались заменены мудрой многоступенчатой Системой Распределения, инстинкты Настоящих Мужчин вовсе осиротели. Мудрая многоступенчатая Система признаёт лишь чистый спирт эффективности, а душа просит романтизма – закуски. Но разве споёшь у костра о том, как уходил от налогов или обтачивал болванку восемь на восемнадцать?
Настоящие Мужчины не тоскуют без настоящих дел – нет, обтачивание очередной схемы уклонения от налогов в качестве настоящего дела их устраивает. Но им не хватает того сладостного чувства самодовольства, которое рождается в атмосфере крепкой мужской дружбы и обоюдного самонакручивания: «Нет, ну ты видел, как я такой сзади зашёл – и хрясь, хрясь его!..»
А какая может быть, к репьям, дружба при Распределении Труда и культе Индивидуального Успеха?..
А такая. Как добывали в два часа ночи бутылку, как не хватило и пошли за второй, как в обнимку спали в канаве, как сбивали со следа милицейский «уазик» и томились в медвытрезвителе… Романтизм! Закуска!
Приобретение и употребление спиртных напитков стало предметом героического фольклора Настоящих Мужчин. Собутыльничество – аналог племенного Тайного мужского союза.
Следует отделять феномен собутыльничества от феномена пьянства. Пьянствуют с горя, для вдохновения или по физиологической необходимости, а собутыльничают ради взаимной стимуляции суррогатного само– и взаимоуважения. Собутыльничество – это фантомная боль на месте удалённой биологической функции. Зачем я это написал, не помню. А, ну да, чтоб не забыть.
Смысл жизни и Татьяна Толстая
Я всегда уважал нерусского писателя Джона Уиндема.
Он написал роман «День трифидов» – про то, как цивилизации не стало, когда все ослепли, и как сразу сделалось хорошо. Всюду тишина, покой и порядок. Алтуфьевское шоссе заносит жёлтой листвой, на Бутырке из изящных трещинок в асфальте проклюнулись рыжики, витрины на Тверской помутнели (ни одна сволочь с ведром ядовитого яда больше не моет их), из автомобилей растут деревья, а я могу ходить и всё это трогать. Но не мародёрствовать! Ни-ни! Просто рассматривать. Свобода! Нет проклятого Капитала! Нет Глобализации! НЕТ СУДЕЙСКОМУ ПРОИЗВОЛУ НА ОЛИМПИЙСКОМ ТУРНИРЕ ПО СПОРТИВНОЙ ГИМНАСТИКЕ!!!
Тишина, гармония, уточки, грибочки, запахи пушистого мха и нежных васильковых фиалок. И колхоз. Все люди (кто выжил) трудятся на лоне природы, напевая себе под нос и улыбаясь вечерней зорьке, радуясь соловушке, что прилетел полюбоваться, как ты окучиваешь гряды картошки, и ласковый ветерок целует твоё зарумянившееся от работы тело. До первых комаров, а потом можно рубаху надеть. Рубаха тонкая, истёртая, кое-где от ветхости и для прохлады удобно прорванная. Не чистая, конечно. Ты же её долго после последней стирки носил. Или, там, ягоды собирать, малины, ай люли! ай люли! В строй, молодки-девки, с песней наяривай! В общем, хорошо.