Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы
Шрифт:
— Однако, дорогой доктор… — ответил я, ощущая в ушах этот стальной звук. — Что-то в этом есть. Я не au courant событий в музыкальном мире, но мне все же кажется, что профессор Роберт Н. высокий авторитет, судя хотя бы по тому, как относятся к нему наши выдающиеся умы.
— Хе-хе-хе! — засмеялся доктор. — Не отрицаю, что господин Роберт Н. как композитор пользуется большим уважением. Но вы уверены, что знаете, из чего проистекает это уважение? Вы сами признаете, что ваша осведомленность в музыке поверхностна. Так вот, знайте: Роберт Н. автор только одной композиции, посредственной и редко исполняемой.
— Но, доктор!.. — воскликнул я.
— Должен
— Так он не музыкант?
— Музыкант! Но не такой, как Бетховен, Моцарт, Бах и еще многие другие. Роберт Н. был хилым ребенком, родители решили отдать его в музыкальную школу. Как один из самых слабых учеников в классе, он, может быть, не получил бы поддержки учителей, если бы не его усердие и непреклонное решение стать артистом. Кто помогает преуспевающим ученикам? Они помогают себе сами. Другое дело посредственность. Простое задание, с которым способный ученик справится левой рукой, не вызывая ничьего одобрения, выполненное после творческих мук бездарностью, обращает на себя всеобщее внимание и вызывает радость. Воспитывать! Что за благородная задача! Тем более что маленький Роберт принял твердое решение стать композитором и это решение совпало с удовлетворением воспитательского инстинкта стольких педагогов! Мера трудности, которую он должен был преодолеть, так как должен был преодолеть свою собственную натуру, свидетельствует о том, что он был от природы склонен к совершенно другой профессии — известен такой факт, что уже в раннем возрасте он умел передвигать легкие предметы на небольшие расстояния, например, карандаши с пульта на пульт, одной только силой воли, не вынимая рук из карманов.
Сила воли, выработанная в постоянной борьбе за овладение музыкальной наукой, выделяла его из массы способных студентов. Вскоре он уже умел подать пепельницу гостям в соседней комнате, отделенный от них стеной, а день, когда, не приближаясь к учителю, он подал ему пальто и трость, стал днем его триумфа и свидетельствовал о нарастании волны его успеха. К моменту окончания консерватории он был уже очень знаменит, а вершиной его карьеры — хоть надо сказать, с тех пор он не опускался ниже того уровня — стал момент, когда он издал свою композицию и поднялся в воздух на два метра восемьдесят сантиметров, оставаясь в таком положении в течение тридцати секунд!.. Его несгибаемая воля, направленная на то, чтобы стать знаменитым артистом, принесла ему полную победу!
Я взглянул на доктора. Зная, какое удовольствие он находит, нападая на общепринятые понятия, а также на особ, всеми уважаемых, я был склонен критически отнестись к его словам. Однако даже того, что он сказал, было достаточно, чтобы испытывать в отношении профессора Роберта некое удивление, смешанное с чувством собственной неполноценности. Я подозревал, что и сам доктор, несмотря на насмешливый тон, не был свободен от впечатления, производимого на всех личностью профессора. Впрочем, я не мог долее останавливаться на этом, так как в эту минуту все общество пригласили к столу.
Я был посажен довольно далеко от профессора, однако мог слышать его, а также — несколько наклонившись и продолжая ничего не значащий разговор с ректором Б. о распущенности молодежи — видеть его, живо беседующего. Таким образом, мне удалось заметить, что профессор
Я солидаризировался с ректором в отношении потери моральных устоев у молодых девушек. Посетовал в связи с этим на невозможность найти с ними общую мировоззренческую платформу, в чем немалую роль играло мое пренебрежительное отношение к их интеллекту. Тема эта, как и слова сочувствия со стороны ректора, заняли следующие пятнадцать минут и отвлекли меня от моих наблюдений. На какое-то время моим вниманием завладел Гучо, решивший обсудить со мной марки предложенных нам вин (надо сказать, довольно скупо).
Ничего удивительного, что, когда вдруг со стороны, где сидел профессор Роберт Н., раздалось громкое позвякивание ложечкой о рюмку, я был захвачен врасплох, как, впрочем, и мои собеседники.
Профессор встал. В столовой воцарилась тишина, нарушаемая бряканьем посуды на кухне да шумом проезжающих по улице машин. Его серебряные волосы развевались, глаза горели. Он еще раз постучал ложечкой о стакан, потом слегка склонился в сторону Гучо и сказал:
— Полчаса тому назад вы любезно выразили сомнение по поводу моей теории искусства. Сейчас я хочу привести вам доказательство, которое должно оказаться достаточным как для вас, так и для каждого, кто хотел бы разделить ваше мнение.
— Если я не ошибаюсь, — обратился он к хозяйке дома, — сейчас должны подать гуся. Пожалуйста, распорядитесь, чтобы его не приносили. Блюдо с гусем само окажется на этом столе.
После коротких вежливых отказов хозяйка дома отправила назад на кухню кухарку, которая как раз показалась в дверях, держа блюдо с жареным гусем. Это была громадная, покрытая золотистой корочкой птица, окруженная облаком аромата. Все замерли в ожидании. Гуся отнесли на кухню.
— Раз, два, три! — воскликнул профессор и закрыл глаза. Прошло несколько секунд, и в кухне послышалось бренчанье.
— Идет! Идет! — донесся крик кухарки.
Гучо одним махом опорожнил рюмку и уставился на дверь, ведущую из столовой в гостиную.
Минута тишины — и легкий шелест. Тишина — и снова шорох. Снова тишина. Профессор ухватился за край стола. Звук повторился. Ректор Б. вскочил с места и выбежал из комнаты. Через минуту он вернулся.
— Уже в коридоре! — воскликнул он нервно.
Перерывы между шорохами стали немного дольше.
На лбу профессора выступили капельки пота.
Доктор П. наклонился ко мне.
— Страшно медленно, — шепнул он. — Я так голоден.
— Тс-ссс! — оборвал я его. — Не будем мешать профессору.
Но профессор словно обрел новые силы. В течение минуты шорох не прекращался, по всей вероятности, гусь двигался, потом вдруг наступила тишина. Профессор внутренне собрался. Скатерть под его побелевшими пальцами сморщилась свободными складками. Раздалось несколько звуков, словно по полу двигался фарфор. Гучо на ощупь искал бутылку. Внезапно все стихло.
Проходили секунды. Было видно, что профессор напрягся из последних сил. Все та же тишина.