Хочу быть лошадью: Сатирические рассказы и пьесы

Мрожек Славомир

Бородач, который, безусловно, был богатым купцом, уперся руками в толстые бедра. Видно, это была веселая широкая натура, которая не любила ни слишком печальных, ни слишком серьезных разговоров.

— Может, что-нибудь споем? — спросил он протяжным басом. — У нас в Ежовом Поле мы всегда поем, когда едем, — и взмахнул черными густыми волосами. У него было открытое лицо, хоть и не лишенное лукавства.

— Споем, споем! — захлопала в ладоши девчушка.

— Вообще-то говоря, поют только в походе, — отозвался военный. — Я

это знаю как офицер.

А старик на это:

— Песня — привилегия молодости. — Как благородно он выглядел, опершись руками на набалдашник старинной трости. — Только испорченная молодежь боится песни, как преступник, который избегает светлых и открытых мест, охотнее выбирая лесную опушку.

Спокойная речь старика неожиданным образом подействовала на молчаливого пассажира. Он забился еще дальше в угол, а глаза его раскрылись еще шире.

— «Эй, запел, загудел громкий колокол медный…» — предложил купец. — Все ее знают?

— Колокол! — всплеснула руками девочка.

Какой-то твердый граненый предмет впивался мне в бок при каждом ее подскоке.

— «Эй, запел, загудел громкий колокол медный, с белой башни наш отец…» — затянул купец.

— Перелить колокола на пушки, — потребовал офицер.

Купец пел плавным, хотя и несколько искусственным басом. Вдруг в горле у него случилось что-то ужасное. Бас кончился, и следующую ноту певец вытянул сопрано, но чистым и звонким. Не замечая этого, он ужасно пел еще минуту, но, заметив, внезапно замолчал.

Потом откашлялся.

— Это всегда у меня так к перемене погоды. К новолунью и к засухе, — сказал он, пытаясь в то же время поправить искусственную бороду, которая начала у него отклеиваться.

— А я бы сыграл в ералаш! — воскликнул офицер, видимо пытаясь сгладить неприятную ситуацию. — Полковая игра!

— Не на чем, — заметил старик.

— Можно на мне! — воскликнул горбун. — Я встану посредине, и на мне вы будете раздавать карты. Я могу стоять ровно.

У меня снова было такое ощущение, что он слишком это подчеркивает.

— Карт у меня нет, — объявил офицер, порывшись в карманах шинели. — Остались на фронте.

Было что-то подозрительное в их поведении…

Затем, совершенно неожиданно, нас окутала полная темнота, поезд вошел в туннель. Загремело деформированное эхо. Я утратил ощущение направления.

Чья-то рука искала мое плечо. Потом нашла и слегка сжала.

— Ради бога, выйдем отсюда, — послышался голос.

Я встал, не понимая, где нахожусь. Сопровождаемый кем-то, я только помнил, что мы открыли и закрыли за собой дверь. Очевидно, мы вышли в коридор.

— Кто вы?!

— Тише, это профессионалы. Вы думаете, что этот офицер — офицер? А горбун — это горбун? Нет, они все притворяются. Я еду с ними с первой станции.

— А зачем они притворяются?

— Они все друг друга обманывают. Все они работники разведок и контрразведок, а также тайной службы.

— Все?

— Все.

Раньше, конечно, мы все притворялись друг перед другом так и эдак, но уж не так, не настолько. Как же прогрессировало это притворство! Первобытный человек никем не притворялся.

— Ну, хорошо, — спросил я, осененный неожиданной мыслью. — А мы?

Снова стало светло. Мы стояли друг перед другом. Поезд замедлял ход.

— Кто, мы?

— Ну мы, оба. Вы и я…

Мы постояли еще с минуту, потом как-то так, бочком, повернулись и разошлись в разные стороны коридора.

Поезд остановился на маленькой станции. Так, будка в поле, ничего больше. Я подумал, что лучше будет выйти не на перрон, а с другой стороны. Спускаясь украдкой с высокой ступеньки на гравий, я заметил, что мой собеседник делает то же самое с противоположного конца вагона.

Потом, надвинув шляпы на глаза, съежившись, мы помчались в разные стороны, оба в открытое поле, удаляясь от поезда и друг от друга.

Свадьба в Атомицах

Эх, далеко у нас техника шагнула, далеко…

У жениха имелся возле леса неплохой кусок лаборатории и что-то около двух реакторов возле тракта, в самой же усадьбе небольшой, но чистенький институт химического синтеза. Невесте отец давал в приданое целую подстанцию в хорошем месте, в самом центре села, возле костела. А кроме того, у нее были припрятаны в раскрашенном сундуке, пожалуй, штук шесть патентов в области биохимии. Ничего удивительного, что молодые друг друга стоили и родители обоих сразу дали согласие на брак. И была объявлена в Атомицах свадьба.

Как раз я занимался холодной обработкой металла, когда брат невесты пришел звать меня на свадьбу. Это был видный ученый, мой коллега еще по факультету. Похвалил Бога, вытер босые ноги о солому и присел на табурет.

Немного трудно было нам разговаривать, так как в том году прилетело много реактивных самолетов и они устроили себе стартовое поле за овином, и без конца то один, то другой взлетал в воздух и своим ревом заглушал наши слова.

— Так вот, выдаем ее замуж, — вздохнул гость. — Как бы скандала какого на свадьбе не вышло, — добавил он озабоченно.

— А что могло бы выйти? — спросил я. — Ведь это свадьба мира, правда?

Посидели мы еще четверть часика, посмотрели, как дети возвращаются из университета, как старый Юзва свозит в овин топливо, а потом он попрощался и ушел.

Наступил день свадьбы. Немного неудачно получилось — у нас в это время как раз начали природу преображать. Все леса вырубили, почву осушили, зато пустоши засадили лесом. Реку повернули, чтобы текла в другую сторону. В связи с этим дорога к костелу стала намного длиннее, у меня же во дворе оказалась большая дамба серьезного хозяйственного значения, так что двери до конца не открывались и, с трудом можно было выйти из дома.