Хочу быть твоей
Шрифт:
— Конечно.
Я ей не верю. Мать снова заглядывает.
— Я же сказала тебе не мешать, Вика! Иди погуляй. Катюш, — обращается к сестре, — зажги лампу, глаза испортишь.
Я выхожу на улицу, сажусь на край песочницы и пинаю носком песок. Я не верю Катьке. У нее не горят глаза, и у мамы не горят. А значит, что-то с ними не так.
— Вика, — кричит мать с балкона, — не тупи носки, я тебе, что, королева, каждый год новые ботинки покупать?
Я вздыхаю и закрываю глаза, кладя голову на колени.
Мне пятнадцать, я учусь в десятом классе и планирую поступать в театральный институт. Мать об этом не знает, но Теме я рассказала. Он, конечно, меня поддерживает. Он всегда меня поддерживает. Я возвращаюсь из школы с Катькой, она тащит пакет с тетрадями, я иду рядом, пиная камушки.
Мы идём молча, жарко, я в одной футболке, стянув кофту, подвязала ее на пояс. Сестра продолжает потеть в своем уродском костюме.
— Говорят, ты урок прогуляла? — спрашивает Катька. Я кривлюсь.
— Я уже отработала прогул. Только матери не говори.
Она кивает, оглядывая меня с какой-то печалью в глазах. Мы останавливаемся перед поворотом во двор.
— Ну я пошла, — говорю ей, Катька снова кивает. Словно хочет что-то сказать, но молчит. Потом все же решается.
— Этот твой парень… Он хороший мальчик? Он тебя не обидит?
— Он лучше всех, Кать, — серьезно говорю я, она закусывает губу.
— Ты во сколько придешь домой?
Я усмехаюсь.
— А кого это волнует? Даже если я вовсе не приду? Мать не заметит.
— Это волнует меня, — сестра не пытается спорить с моими словами, потому что знает: так и есть. Время детских сказок о том, что мама просто устала, потому так сердита, прошло.
— Не переживай, Кать, со мной все будет хорошо, — я зачем-то чмокаю ее в щеку, она снова кивает.
— Знаешь, у тебя прямо глаза горят, — говорит мне. Я внимательно смотрю на нее, и махнув рукой, ухожу. Знаю, она смотрит вслед. И мне почему-то сейчас ее безумно жаль. Она словно связана невидимой нитью, которая не выпускает ее за отведенные границы. И глаза у нее не горят. По-прежнему не горят.
Мне двадцать два. Я три месяца как вернулась после более чем года отсутствия. Катька сообщила новость: у матери рак печени с метастазами. Распространяется быстро, остановить невозможно, ей осталось несколько месяцев. Узнали около месяца назад, мать отлежала в больнице, вернулась домой. Она уже сейчас похожа на скелет, худющая, кожа неестественного цвета, желтая. Ей вырезали куски органов, но это не помогло, болезнь прогрессирует. Мать в основном лежит, Катька за ней ухаживает. Я вижу, что сестра забита пуще прежнего, на ее голову сыплются проклятья и жалобы. Меня мать не замечает в упор, хотя я помогаю, вожу в туалет, готовлю, кормлю. Катька ходит по квартире тенью, словно это не мать, а она умирает, вымотанная, усталая. Боится заглянуть в комнату. Мать проживает еще три месяца, а потом умирает в больничной палате. Врач говорит, что при такой стадии это даже большой срок. Катька кивает, слушая его. Я бросаю на нее взгляд и застываю. Потому что вижу: сквозь километры боли и усталости ее глаза горят. Мне даже кажется, что уголки ее губ порой растягиваются в улыбке. Но я убеждаю себя: это глюки, нервы, стресс, что угодно.
Только вот дальнейшие события кричат о другом. Со смерти еще не проходит сорок дней, а комнату мамы не узнать. Катька выбрасывает диван, все личные вещи летят в коробку без разбора, нужны или нет. Коробка ставится на шкаф в прихожей. Катька переклеивает обои, перевешивает шторы, влезая в долги, тратит деньги на ремонт. Благо, у матери были сбережения, хватило, чтобы похоронить, точнее, почти хватило, кое-какую сумму пришлось занять. Но сестре плевать на деньги, она умеет жить на минимум, мать научила. Уродские
Я работаю официанткой и никак не комментирую происходящее. Делаю вид, словно ничего не замечаю. По отношению ко мне Катька не изменилась, и то ладно, надеюсь, моя смерть ее бы так не осчастливила. Я гоню эти дурацкие мысли из головы, стараясь не думать о том, что я, кажется, вовсе не знаю, что в душе у моей сестры.
Я протяжно выдохнула. Вот почему пропустила появление Самохина, не успела узнать, изучить новую Катю, чтобы заметить: в ее жизнь пришел мужчина. Интересно, увидь он ее до смерти матери, обратил бы вообще внимание? Я поморщилась. Как же так выходит, что все равно возвращаюсь к мыслям о нем? Дурацкое, непривычное состояние. И вообще, все у меня в жизни по-дурацки, неправильно. Сначала я сгубила Артема, вынудив заняться поиском денег незаконным путем. Потом решила сгубить себя и нарвалась на Влада. Дура глупая. Убегала ведь из Питера без оглядки, только на словах казалась такой крутой, а на деле… Не очень-то хотелось остаться в той жизни, можно подумать, тут лучше… Тут Катька, она меня любит. А если точнее, она без меня не может. Я не имела права бросать ее после смерти матери, то, что она уже встречалась с Самохиным, даже в какой-то степени удача. Ведь сестра совсем не умеет жить одна. Она привыкла, что рядом есть кто-то, кто ее направит, скажет, что делать. Мать всю жизнь говорила, что Катька ее отрада и единственная опора в старости, что она ее для себя родила. Родила для себя и вырастила тоже для себя, вот та в тридцать пять и оказалась совершенно не приспособленной к жизни.
Снова выдохнув, я потерла лицо руками. Понять Катьку можно, она хочет успеть запрыгнуть в последний вагон уходящего поезда. Для нее это — быть с Тимой и родить ребенка. Потому и перестала предохраняться. Глупо как, неужели всерьез считает, что он останется ради ребенка, если не любит ее? Или хватается за любую возможность?
Я не имела и не имею никакого права разрушать ее мечту. Она слишком долго ждала этого и, откровенно говоря, если бы мама не заболела и не умерла так рано, могла и вовсе не дождаться. Цинично звучит, конечно, но… У меня было счастье, я его уничтожила, и не могу сейчас поступить так же с счастьем сестры. А это значит, что нужно вычеркнуть Тиму и все случившееся из своей жизни, стереть вообще все и начать сначала. Он будет просто мужчиной Катьки, а я ее сестрой. Буду работать официанткой, копить деньги, а потом уеду жить куда-нибудь подальше… К Индийскому океану, например. Таки постигать гребанный дзен. Там не будет никого, только я. Новая жизнь с чистого листа.
Я и впрямь в ту ночь думала, что у меня получится. Только оказывается, одного желания было мало, потому что вокруг находились те, кто уже вел вокруг меня свою игру.
Глава 14
Антон пришел и на следующий день, а я подумала, надо как-то мягко дать ему отпор, потому что решила же, что с сегодняшнего дня Самохин меня не интересует. А встречаться с Антоном в мои планы не входило. Во время обслуживания мужчина вел себя совершенно невозмутимо, хотя улыбался и шутил. То, что мы виделись вне этих стен, заметно не было. Отобедав, ушел, и больше за весь день ничего интересного не произошло. А вот после смены машина Антона стояла на остановке. Вздохнув, я подумала: а он настойчивый. Ладно, поговорю с ним сейчас, чтобы не откладывать в долгий ящик. Оглядевшись и никого не приметив, села в машину, та сразу тронулась. Заколдованное место эта остановка.
— Привет, красотка, — улыбнулся Антон, я ответила тем же, в плане растянула губы, — кофе?
Пожала плечами. Мне было все равно, но оказавшись в машине Антона, я вдруг поняла, что совершенно не хочу сейчас ехать в пустую квартиру. Мужчина, покосившись, ничего не ответил. Приехали мы к площади и небольшой набережной вокруг озера. Рядом вход в центральный парк.
— Не поздновато для прогулок? — все же спросила я.
— Тебе восемнадцать есть?
— Самое время задавать подобные вопросы.