Хочу, чтобы мы были вместе

Сивек Тара

– Ты должен был сказать, что он вернулся, – шепчу я. Горло перехватывает от эмоций, и слезы вновь наполняют глаза. – Девять месяцев. Он был здесь девять месяцев, Джейсон, а ты ничего не сказал мне. Почему?

Я отвожу взгляд от лошадей, чтобы посмотреть на его профиль. Желваки на его челюсти напрягаются, когда он стискивает зубы, вероятно, стараясь придумать правдоподобное оправдание того, что скрывал от меня такую важную новость.

Сильная линия челюсти, полные губы и такой же, как

у Эверетта, беспорядок на голове, но на этом и заканчивается сходство между братьями. Джейсон всегда улыбается, он всегда счастлив несмотря ни на что. У него было нормальное детство, и его не нужно исправлять, как Эверетта, потому что он никогда не был сломлен.

– Сколько лет ты здесь работаешь? – вдруг спрашивает Джейсон, взглянув на меня.

– С подросткового возраста, ты это и сам знаешь.

Я смущена его глупым вопросом. Хотя мы с Джейсоном никогда не были так близки, как с Эвереттом и Эйденом, но все же мы дружили. Взрослея, он постоянно болтался в лагере, да и сейчас частенько заезжал, чтобы помочь что-то отремонтировать или просто поговорить со мной и другим персоналом. Джейсон знает все о моей жизни, и чем я здесь занимаюсь. И ему, конечно, известно, как долго я работаю в лагере.

– Фактически всю свою жизнь? – добавляет он.

– Да, – отвечаю я, пытаясь скрыть раздражение.

Джейсон поворачивается лицом ко мне, скрещивает руки на груди и наклоняет в сторону голову.

– И за все это время ты провела бесчисленное количество часов, помогая семьям и детям понять, как справиться с тем, что их любимый человек, вернувшись домой, никак не может осознать, что больше не находится в зоне военных действий.

Раздражение на Джейсона за то, что он собирается ходить вокруг да около, так быстро покидает меня, что я чувствую себя почти невесомой.

– Ты сама видела, что ПТСР (п.п.: посттравматическое стрессовое расстройство) может сделать с человеком. Ты знаешь, как это может сломать, изменить индивидуальность и сделать так, что человеку чертовски сложно не то, что заставить себя вставать по утрам, а просто дышать. Может Эверетт и не участвовал в боевых действиях, но он получил свою долю ужаса в тех местах, где работал. Прямо у него на глазах умирали люди, которые знали, что обречены. Их кровь была на его руках, когда они издавали последний вздох. Родители детей, которых он не мог спасти, рыдали у него на плече, а затем ему пришлось иметь дело с чувством вины за то, что он не знал, что его лучший друг умирает, и за то, что и его он не смог спасти.

Мои плечи начинают дрожать от реальности того, что Джейсон говорит. Я не хочу, чтобы это было правдой, но не могу отрицать истину, когда вижу ее. Выражение его лица не врет. Да и не стал бы Джейсон выдумывать такое, не будь это чистой правдой.

Я чувствую себя такой идиоткой.

Поглощенная гневом

на то, что спустя почти пять лет Эверетт просто взял и явился в лагерь, а затем пораженная, что он, оказывается, был дома девять месяцев и не приехал ко мне, я даже не задалась вопросом «почему?». Я ни разу не задумалась о том, как годы, проведенные в самых отдаленных и опасных уголках мира, повлияли на него, или о том, что он там видел и пережил. Каждый раз смотря на него, я видела все того же Эверетта – мужчину, который перерос свои подростковые проблемы и стал сильным и уверенным человеком. Человеком, который не позволит чему-либо встать на пути его мечты. Я смотрела, но не видела в нем боли и уязвимости. Наверное, потому что не хотела думать о нем как о ком-то, кто не мог справиться с любыми проблемами. Однако должна была. Джейсон прав, мне известно, что ПТСР может сделать с человеком и иногда это довольно нелицеприятно.

– Знаешь, Эверетту совсем не помогло то, что этот лучший друг запретил рассказывать ему о своей болезни. Эйден хотел, чтобы Эверетт вернулся домой по «правильным» причинам, а не для того, чтобы смотреть, как он умирает. Поэтому Эверетт не успел приехать на похороны и сказать последнее "прощай". Это стало последней каплей, сломившей его, – тихо говорит Джейсон и отворачивается, чтобы снова смотреть на лошадей. – Мне жаль, что я не сказал о возвращении Эверетта, но я не мог. Поверь, Кэмерон, я очень хотел, чтобы он поехал к тебе. Я просил его пойти к тебе, потому что знал, что именно ты сможешь до него достучаться, но Эверетт был слишком потерян в своей голове тогда. Некоторое время я даже считал, что он никогда уже не вернется обратно, и это пугало меня до чертиков.

Я думала, что у меня больше не осталось слез, но теперь они лились так быстро, что лицо Джейсона стало размытым пятном.

Не нужно было мне соглашаться с требованием держать болезнь в тайне от Эверетта. Но Эйден был непреклонен. Он знал, что у него мало времени и не хотел, чтобы Эверетт видел его слабым и прикованным к постели. Могу только представить, как винил себя Эверетт за того, что не был рядом с Эйденом в его последние минуты, и за то, что так и не смог с ним попрощаться.

– Какая же я стерва, - бормочу я и обнимаю себя за талию, чтобы не развалиться. – Я дала ему пощечину. Наорала на него. Сказала, что мне на него наплевать, а потом велела ехать домой.

Джейсон хихикает, глядя на меня.

– Похоже, Эверетт это заслужил. И, кстати, я предупреждал его, что ты, скорее всего, врежешь ему, когда увидишь.

Он приобнимает меня за плечи, притягивает ближе и успокаивающе гладит по руке.

– Кэм, я рассказал все это не для того, чтобы ты чувствовала себя виноватой, а для того, чтобы ты знала – все эти девять месяцев Эверетт не приезжал не потому, что он о тебе не заботился. Его проблема как раз в том, что он слишком заботится, и не хотел, чтобы ты видела его в том состоянии.

Несколько минут мы с Джейсоном просто стоим, пока ко мне не возвращается способность говорить.

– Как плохо у него это было? – шепчу я, прижимаясь щекой к его груди.