Хочу все знать 1970
Шрифт:
В строгом порядке, один за другим уходили искровцы по лестнице и исчезали во мраке. Волнение было так велико, что Бауман несколько раз срывался. Его бережно поддерживали. Спускаясь на той стороне по толстой верёвке с многочисленными узлами, он сильно ободрал ладони, но главное — отстали подошвы на ботинках. Теперь при каждом шаге они звонко хлопали.
У одного из арестантов, дежуривших в прогулочном дворе, не выдержали нервы. Ему показалось, что из корпуса выскочил Сулима.
— Спасайся! — крикнул арестант и бросился бежать.
В это время Сильвин, державший часового, отпустил его и подбежал к лестнице. Услышав крик товарища
Часовой, которого уже никто не держал, катался по земле, распутывая верёвки. Наконец ему удалось освободить руки. Он дотянулся до винтовки и выстрелил.
Капитан Сулима выбежал из камеры Банина и помчался вниз. Во дворе было пусто.
Часовой бессвязно докладывал, показывая на лестницу:
— Связали… задушить хотели… убежали…
Ударил тюремный колокол.
Минут через двадцать в квартире генерала Новицкого раздался телефонный звонок.
Помощник начальника тюрьмы взволнованно сообщил о побеге.
— Сколько человек бежало? — спросил Новицкий.
На это помощник не мог дать вразумительного ответа.
За стеной беглецы сразу же разделились на несколько групп. У каждой был свой маршрут.
Но так случилось, что почти никто собственным маршрутом не воспользовался. Несколько человек попадали в ямы, перепачкались, потеряли шапки, один даже подвернул ногу, и около него остался Папаша (М. М. Литвинов), который должен был вместе с Бауманом плыть вниз по Днепру.
Бауман тоже изменил первоначально намеченный маршрут. В гостинице его ожидала жена, но явиться к ней в таком виде он, конечно, не мог.
У каждого беглеца, на крайний случай, был адрес Деда. Лет через двадцать после побега Дед вспоминал:
«Не зажигая огня, я поместился у открытого окна, выходящего в сторону тюрьмы. Тёмная, безлунная ночь юга наступила как-то сразу…
Я прислушивался к каждому звуку, стараясь до крайности напряжёнными нервами уловить и представить себе, что в данное время (часов около 9 вечера) должно происходить около тюрьмы. Полчаса десятого… Вот почудился отдалённый звук выстрела. И опять тишина.
В передней робкий, нерешительный звонок. Я бросаюсь открывать дверь, но меня уже предупредила жена, и навстречу ко мне через переднюю бросается человек без шляпы в шлёпающих оторванными подмётками сапогах, измазанный. „Дед, вы? Я Бауман“.
Оставаться долго в моей квартире было небезопасно, к тому же, кто-либо ещё мог не попасть на свой путь и, естественно, направиться на мою квартиру, и мы решили проводить его в гостиницу. Кстати, мои ботинки и брюки пришлись ему впору, нашлась и подходящая шляпа. Он умылся, пообчистился, принял вполне приличный вид, и под руку с засидевшейся у нас знакомой, некой Дитинг, под видом прогуливающейся парочки они направились в гостиницу. Через три часа Дитинг возвратилась и сообщила, что благополучно „сдала“ его ожидавшей в вестибюле гостиницы жене».
В гостинице оставаться было опасно, и Баумана поселили у одного видного адвоката. Здесь он провёл около двух недель, пока поутихло первое рвение сыщиков. Затем выехал в вагоне первого класса в Вильно и вскоре пересёк границу.
Нетесин, дежуривший у лодки, услышал пароль «Захар». Но из четырёх явился только один беглец. Если раньше было решено плыть по Днепру до Кременчуга, то теперь план
На следующий день, к вечеру, подыскали квартиру и переправили его в город.
Всем бежавшим, за исключением эсера Плесского, удалось в разное время перебраться через границу.
Они встретились в Швейцарии.
Плесский был арестован случайно. Он давал полицейским путаные ответы, а паспорт его при тщательной проверке оказался подчищенным.
Генерал Новицкий прибыл в тюрьму с двумя помощниками. Прошло немало времени, пока, наконец, удалось выяснить, сколько человек бежало и кто именно.
На вокзал был послан жандармский ротмистр предупредить железнодорожную полицию о побеге. На ближайшие станции были отправлены телеграммы.
Увидев верёвочную лестницу, Новицкий решил, что она подвешена здесь для отвода глаз… самими надзирателями. Побег, по его мнению, был совершён каким-то другим способом. Быть может даже, арестантов выпустили через тюремные ворота. А лестница — только ширма, чтобы скрыть истину. Новицкий пригласил опытных экспертов и следователей. Увы, никому из них не удавалось зацепить якорёк столь же прочно. Эксперты заявили, что повесить верёвочную лестницу можно только с помощью деревянной. Её искали по всем закоулкам, но тщетно. Никто из жандармов о «слоне» не догадался.
По приказанию генерала Киев был буквально наводнён шпионами. Обыску подверглись чуть ли не целые кварталы. Но беглецы словно в воду канули.
Только к концу сентября в руках преследователей оказались кое-какие «улики». Охранка перехватила письмо Надежды Константиновны Крупской, адресованное в Киев. Она писала: «Нам ничего не известно про судьбу всех, кроме трёх… Ужасно все здесь беспокоятся и о судьбе Бродяги (партийный псевдоним Сильвина — В. С.)— удалось ли ему? Непременно напишите немедленно и подробно: 1) что с другими? 2) что было потом в тюрьме, были ли какие-нибудь репрессии, аресты? 3) взят ли кто?»
В начале ноября начальник казанского губернского жандармского управления сообщил Новицкому, что Бауман, «проживающий ныне в Берлине, в письме, присланном на днях к отцу, сообщает, что в скором времени намерен переехать на постоянное жительство в Америку».
Ни в какую Америку Бауман, конечно, не собирался. Он вновь водил жандармов за нос, прекрасно зная, что письмо его непременно пройдёт через их руки.
Николай Эрнестович Бауман подготавливал почву для возвращения в Россию.
ИЗ ЗАПИСОК ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОГО АРХИВАРИУСА
Уникальный музей открыт в польском городке Гановка. В этом музее хранятся куски дерева с вросшими в них предметами. Есть там экспонаты с застрявшими пулями, осколками гранат, с вросшей в ствол железной цепью.
Особенно интересен такой экспонат: в ствол дерева врос целый топор с топорищем. Топор много лет назад воткнули в ствол молодого дерева и забыли; дерево из года в год упорно обволакивало железо, и вот весь топор постепенно оказался внутри ствола.