Ходи невредимым!
Шрифт:
Звонкие и радостные возгласы рассеяли все подозрения. И уже наперебой сыпались приветствия, слышались поцелуи… Воспользовавшись секундной паузой, Гиви зычно выкрикнул:
– Люди! Друзья! Дорогая Русудан!.. Э, где моя Хорешани?! Мы все целы! Месхети блестит, как вылуженный котел! Ни одного перса!
– Прикрой щитом рот на полтора часа, пустая башка! Можно подумать, ты один котлом занят был!
Гиви, прикрывшись щитом, шепнул Дареджан:
– Голодны, как медведи после зимы!..
И Гиви не успел еще со всеми перецеловаться, а на вертелах уже что-то шипело, из подвала несся терпкий запах вина, в зале для еды вспыхнули светильники, зазвенели сосуды.
Но куда бежит улыбчивая ночь?
Скорее встревожила, чем обрадовала Русудан и Хорешани большая победа. Что теперь будет? Как персидские сардары ответят на поражение?
– Что будет? – бесшабашно встряхнул головой Дато. – Настоящая война.
– А войско где возьмется? Ведь совсем одни остались.
– Крупное дело задумал я…
И тут Саакадзе подробно рассказал, как Сафар-паша устроил им пышную встречу в Ахалцихе: смотр янычарских орт на берегу Поцхов-чая, потом внутри крепости, у стен мечети, увенчанной позолоченным изображением луны, как наградил дружинников и ополченцев серебряной монетой, азнауров – турецкими седлами и чепраками с изображением полумесяца, а приближенных Саакадзе – босфорскими ножами, крытыми светло-голубой эмалью. Но Папуна получил не оружие, а алкоран с бирюзовой застежкой, ибо сильно угодил паше сравнением небесного полумесяца, недосягаемого в своем величии, с иранским одряхлевшим львом, который оседлал свою пыльную спину поддельным солнцем и грозно вскинул лапу с деревянным мечом. Сафар-паша не забыл блеснуть и вечерним пиром в честь победителей. Во дворце пашей почтительный эфенди ввел их в зал через множество маленьких покоев, украшенных затейливой резьбой и соединенных узкими переходами. Под вкрадчивое журчание фонтана Сафар-паша усиленно советовал Моурав-беку прибегнуть к покровительству султана. О чем только не пел босфорский соловей! Но о девяти мушкетах умолчал.
– И ты, Георгий, решил последовать его совету? – слегка обеспокоилась Русудан.
– Раньше хочу еще раз попытаться убедить католикоса.
Тут Хорешани нашла своевременным сказать о казахской плетке. Несмотря на нетерпение, до конца полуденной еды «барсы» продолжали подшучивать над Папуна, убеждая его отослать алкоран правоверному Андукапару. Но как только очутились в башенке Георгия, Дато остервенело набросился на плетку и, к отчаянью Гиви, растерзал ее на части. С трудом развинтив рукоятку, Дато извлек узенькую полоску свитка…
«…и еще такое скажу, Моурави, найди для гонца к Шадиману важный предлог, ибо, как я ни хитрил, князь Шадиман уклончиво отвечал: „Выедешь из Тбилиси, мой чубукчи проводит тебя и в известном ему месте передаст тебе послание и укажет дальнейший путь…“ Думаю, Моурави, не к князьям Средней Картли посылал „змеиный“ князь меня, ибо все именитые съехались в Метехи. И еще: Хосро-мирза не стал бы попусту утруждать себя».
Затем Вардан подробно описал пребывание в доме азнауров Даутбека и Димитрия лорийского советника и какое оживление вызвало на тбилисском майдане появление опозорившегося Сакума. Сетовал Вардан и на торговые невзгоды, и на благосклонность царя Симона, «желающего слишком часто видеть несчастных купцов и амкаров перед троном, чем способствует разорению майдана, ибо дары тащат и те и другие…»
Но Георгий Саакадзе, не дослушав послания мелика, зашагал от оконца до узких дверей и обратно.
– Почти уверен, друзья, – вдруг резко остановился он, – что знаю, к кому Шадиман направил тайного гонца.
– К кому, Георгий?! Неужели полагаешь…
– Да, ты угадал, Даутбек, к шакалу!
– Но вряд ли он не знает о прибытии Теймураза в горы Тушети, и тогда непонятно…
– Что-то
– Не натравить ли на нас?
– Без помощи Шадимана натравил бы изменник на нас всех шакалов, если бы принимал нас за птичек, полтора ишака ему на закуску!
– Так вот, друзья мои, предлог я уже нашел.
Придвинув к себе серебряную чернильницу, Саакадзе углубился в размышления. Глубокое молчание нарушалось лишь поскрипыванием гусиного пера. Пануш недружелюбно поглядывал на бесцеремонно прыгающих по тахте солнечных зайчиков.
Внезапно молчание чуть было не нарушилось: Гиви припомнил, как на него обрушился кое-кто из умных «барсов» за поручение купить плетку, – а вот сейчас видно, у кого пустая башка.
Взглянув на рассвирепевшего Димитрия, хладнокровный Даутбек тихо посоветовал Гиви отложить опасный спор до вечерней еды.
Георгий поднялся. Он закончил послание к Шадиману. Отдав должное дружеским излияниям, Саакадзе просил главного везира, князя Шадимана Бараташвили, указать, куда направить надоевшее ему, Георгию Саакадзе, хуже ослиного крика, жалкое семейство мелика-атабага Лорийского. «Приходится признаться, сколько „барсы“ ни искали, не могли найти этого сторонника Иса-хана. Очевидно, храбрец, чье хвастливое оружие покрыто мною ржавчиною бесславья и обречено на долгое бездействие, отсиживается в неведомой норе, залечивая прищемленный ядовитый язык. Это почетное занятие надолго отвлечет его от мысли пленить Георгия Саакадзе. Но если и Метехи не знает, как напасть на след беглеца, то, быть может, знает, где зализывает свой прищемленный хвост великий мудрец Сакум? И лишь только князь Шадиман с помощью Сакума пожелает ответить, пленники будут направлены в указанное князем место. Рассчитываю, что жена проявит снисходительность к бывшему атабагу, утратившему в бегах свою боевую мощь…» Заразительнее всех хохотал Папуна. Затем стали обдумывать, кого же послать. Конечно, не для того, чтобы выведать, куда направляли Вардана, – об этом и так догадались, – а теперь важно разведать, что ответил на послание Метехи арагвский шакал.
– Одно думаю, притворяетесь или забыли, что лучше меня не найдете?
– Шутишь, Папуна! Кто тебя отпустит?
– Э, Дато, мне бояться не пристало. Ведь, раньше чем князья стали моими врагами, они ухитрились враждовать с моим отцом, дедом и святым духом.
– Если твердо, друг, решил…
– Тверже нельзя, мой Георгий, давно хотел Арчила повидать. Боюсь, не страдает ли он животом: легкое ли дело пятого царя дожевывать?
– Неужели прямо с короной глотает? – под хохот «барсов» наивно вопросил Гиви.
– Продолжай недоумевать, Гиви, – поощрительно подмигнул Георгий, – ты помогаешь мне обдумывать поездку Папуна. Лучше даже каджи не подскажет. Папуна может жить у Арчила, все слуги сбегутся повидать веселого гостя, а кто из грузин не знает: тунга вина лучше раскаленных клещей развязывает язык… Потом, кто без подарков возвращается домой? Значит, майдан…
– Для хождения по майдану нужны если не цаги, то ноги непременно.
– А что, если Шадиман тоже захочет сделать нам подарок и наденет на шею Папуна цепь?
– Э, Даутбек, неужели думаешь, у Арчила не найдется способ вовремя предупредить Шадимана, что он опоздал, так как я уже ускакал?
– Вернее, уполз?
– Поставлю свечку святому Або, если «змеиный» князь оставит тебе хоть полторы ноги. Я не согласен.
– Согласись, Димитрий. Если верить нашему Кериму, то аллах не имеет стражи у ворот своего милосердия. К вечеру, после тунги вина, выеду. Вам ли неизвестно, друзья мои: тот, кто спешит навстречу опасности, всегда избегает ее.
– Тогда, друг, ты должен вернуться с большой прибылью… Твоя мудрость победила меня.