Hold Me
Шрифт:
Дилан О’Брайен сломался дважды. И больше не намерен давать кому-то возможности рушить его вновь.
Иду по дороге, не заходя на тротуар, ведь улицы давно уже пусты. В окнах домов не горит свет, на дворе как ни как почти пол четвертого, так что время не для прогулок. Не для нормальных людей. Засранец чихает у меня под кофтой, поэтому начинаю жалеть о том, что решил взять его с собой. Сделал это только потому, что Эмили он нравится, а так я бы давно уже избавился от него. Ага, конечно. Засранец слишком мил, чтобы пытаться игнорировать его.
Дом Хоуп уже в поле моего зрения, поэтому замедляю шаг, рассматривая темные окна. Электричества нет, горячей воды нет, еды нет. Как она выживает в таких условиях и при этом совершенно не жалуется? Не скажу, что я материалист, но без теплого
Оглядываюсь по сторонам и наступаю на ступеньку крыльца, внезапно услышав скрип. Дверной. Поднимаю глаза, и сказать, что я опешил — это ничего не сказать. На меня, так же замерев на месте, уставился Шон, правда его взгляд куда испуганнее моего, а прерывистое дыхание говорит о том, что он бежит. От чего?
— Так, — парень не успевает молвить, явно желая что-то мне сказать, но я уже миную ступеньки, схватив его обеими руками за ткань куртки, и, прежде чем впечатать спиной в стену, толкаю вбок, чтобы парень как следует треснулся головой о дверной проем. Шон издает полустон, но не более. Он так же пытается ухватить меня за одежду, но я уже прижимаю локоть к его глотке, сильно нажимая, давя всем телом, и парень кашляет, пытается сделать вздох. Сохраняю спокойное выражение лица, но всё равно хмурюсь от злости, когда вспоминаю, какой застал Эмили после визита тех ребят, и повторно, сжав губы, впечатываю Шона в стену, отчего он бьется затылком, но вдруг находит силы высказать:
— Я ничего не сделал! — пытается не кричать, но его голос оглушает. Исподлобья смотрю на него, усмехаясь:
— Так, какого хера, ты там забыл? — пытаюсь скрыть свои настоящие эмоции за приторной ухмылкой, сильнее сдавливая рукой шею Шона, который вжимается в стену затылком, поднимая голову:
— Я-я пришел поговорить! Я всего лишь рассказал ей!
Мои глаза становятся больше, хотя мне самому с трудом удается понять, что только что вызвало во мне легкое напряжение, сравнимое с первой стадией страха. Открываю рот, выпустив судорожный от злости вздох:
— Что ты ей сказал? — не сдерживаюсь. — Что?!
— Это её дело! Тебе незачем знать! — кричит в ответ, пихая меня руками в плечи, отчего делаю шаг назад. — Отвали, черт подери!
Я напрягаюсь и хватаю парня за ворот, развернув в сторону ступенек, толкаю в спину, но, к сожалению, он не катится вниз, просто спотыкается, оказываясь на лужайке быстрее, чем мог. Шон дергает плечами, желая без рук поправить съехавшую ткань куртки, и поворачивается ко мне, тяжело дыша:
— Я ничего не сделал, — повторяет, хрипя и глотая ночной воздух. — Но… — бросает взгляд в сторону дверей, после чего вновь возвращает его на меня, щурясь. — Она сделает. Теперь, она точно сорвется… — практически шепчет. Сжимаю ладони в кулаки, делая большой шаг к краю крыльца, и Шон отступает назад, качая головой с усмешкой:
— На твоем месте я бы не заходил внутрь, — теперь в его голосе слышится что-то иное. Волнение? Чертово подобие того, что люди называют «предупреждением», от которого мне хочется блевать, поэтому делаю ещё шаг, но уже короче, опустившись на одну ступеньку вниз, и не свожу взгляда с парня, который пытается казаться собранным и уверенным, но в его глазах всё отлично читается. Чертов слабак.
— Если я ещё раз увижу тебя здесь… — говорю спокойно, без злости и напряжения, чтобы запугать, люди боятся тех, кто не выказывает эмоций, ведь не знают, чего от них ждать. — Я тебя сломаю, — киваю головой, будто соглашаясь со своими же словами, и усмехаюсь, в то время как ухмылка Шона исчезает с потного лица. — Уничтожу, — холод. Я должен проявить
Шон качает головой, отступая назад:
— Ты ничего не понимаешь…
— Иди домой к мамке и там плачься, сосунок, — еле сдерживаю тон голоса. — Иначе вернешься к ней со сломанным носом.
— Не заходи туда, — Шон повторяет, нервно облизывая губы языком, и толкает калитку, выбегая прочь с участка. Я стою ровно, провожая его взглядом, и, только когда парень пропадает с поля зрения, выдыхаю. Всё, что есть во мне, выходит наружу. Вновь сутулю плечи, опираясь рукой на перила, и наклоняю голову, опускаю ниже, чем когда-либо. Шум за спиной. Поворачиваюсь, устремив взгляд в темноту коридора. Глотаю воду во рту, чтобы избавиться от сухости в горле, но это не помогает. Першение продолжается, ведь я повысил голос. С уже настоящим напряжением смотрю в сторону двери, действительно думая, как поступить. Шон что-то рассказал ей. Может ли это касаться «того» дня? Нет, он не настолько рискованный. Но парень явно пришел сюда с одной целью — «вывести» Эмили. Черт, такое чувство, что все только и ждут, что она сорвется и вытворит что-то этакое. Кого я обманываю? Так оно и есть, но…
— Черт, — шепчу губами, закусив нижнюю от тревоги, и повторно вдыхаю кислород, неуверенно шагая в сторону порога темного дома. Опираюсь рукой на дверную раму, заглядывая внутрь. Тишина, которая рушится лишь каким-то грохотом, но откуда тот исходит — непонятно. Переступаю порог, внезапно осознавая, что именно сейчас испытываю.
Страх.
Да, всячески прячу это правду от самого себя, но всё-таки, это чувство не исчезает. Пытаюсь отбросить все те рассказы ублюдков из класса о том, что «тогда» произошло, что «тогда» сделала Эмили, ведь не верю, что настолько хрупкий человек, боящийся чужих взглядов, способен на такое. Но ведь проблема есть, просто мне пока неясно, какой у неё характер. Вот, в чем суть. Как можно помочь кому-то, не зная о правильности действия. У Хоуп провалы в памяти, но что будет, если ей рассказать обо всём? Верно, её мозг, получив много информации, начнет напрягаться, воспоминания сами полезут в голову, и тогда произойдет «взрыв», которого все так добиваются.
Они хотят избавиться от Эмили.
Но будет ли это правильно?
Подхожу к лестнице, ведущей на второй этаж, и останавливаюсь, прислушиваясь, чтобы понять, откуда исходит шум. Точно не сверху. Опускаю глаза, напряженно всматриваясь в темноту, и вспоминаю, что видел дверь. Думаю, это что-то вроде подсобки, так что…
Грохот.
Проглатываю страх, делая шаги в сторону стены, у которой, предположительно, должна быть дверь. Вытягиваю руку, пытаясь заставить глаза привыкнуть к темноте, чтобы лучше разбирать дорогу. Пальцами касаюсь холодной ручки, и дергаю, правда, предварительно не успеваю оценить свои действия, так что жалею только тогда, когда сквозной ветер врывается в спуск вниз с лестницей, ведущей, как я надеюсь, в подсобку или подвал. Сквозняк сильный, так что ощущаю его, как толчки в спину. Осторожно, боясь оступиться, шагаю вниз, держась за перила лестницы, по обе стороны которой стены, дверь захлопывается под давлением ветра, но я всё равно неосознанно вздрагиваю, бросив взгляд назад. В темноту. Кромешную. И вздыхаю, качнув головой:
— Вот придурок, — продолжаю спускаться, проверяя состояние Засранца, который цепляется за ткань футболки, пытаясь удобнее расположиться, чтобы вздремнуть. Наконец, глаза привыкают к темноте, поэтому могу разглядеть перед собой ещё одну дверь, которая слегка приоткрыта за счет давление уже не такого сильного ветра. Спускаюсь к ней, слыша шум. Что ж, сомнений не остается. Эмили за дверью. Касаюсь ручки рукой, приоткрывая, и заглядываю в темное помещение со стеллажами. Думаю, здесь держат всякий ненужный хлам. Слишком много нераспакованных коробок. Небольшие окошки у самого потолка, неясно, как, но через них в подсобку проникает бледный свет от фонарей. Уже неплохо. Набираю в легкие пыльного воздуха, толкая дверь, и та поддается, скрипя. Черт, надо будет здесь всё смазать, и без того нервы на пределе. Всматриваюсь в помещение, прислушиваюсь, делаю шаг вперед, повернув голову, и замираю.