Холод 2
Шрифт:
Я спустился и направился к своим. Одно сейчас понимал: нельзя собственные сомнения показывать Гордею и Даше. Они ради меня пошли на чудовищный с их точки зрения поступок, и я должен был поддерживать в них уверенность, что мы совершили это ради благого дела. И плевать, если это ошибка. Обратного пути нет.
Даша еле стояла на ногах.
— Что мы наделали, — пробормотала она, глядя на убитых возле ворот монахов. — Нам не будет прощения.
— Нам не нужно прощение, — возразил я. — Мы очищаем этот мир, избавляем
Сотник молчал, но по лицу было видно, что его гложут не менее мрачные мысли.
— То, что мы сделали, — проговорил я уверенным тоном, — шаг на пути к спасению мира. Судьба его в наших руках, и я не отступлю, я пойду до конца, я буду истреблять посвящённых до тех пор, пока бреши не закроются, а Мара не вернётся в Сон. Вы со мной?
— А у нас есть выбор? — спросила Даша.
— Боюсь, нет, — ответил я.
— Вы забываете, Даниил Святополкович, — мрачно пробасил Гордей, — есть дела, касающиеся вашей семьи. Вы хотите бросить семью, которой так нужны, и заняться... вот этим?
— Пока у меня не появился дар, что-то никто не разглагольствовал о том, как я нужен семье, — заметил я.
— Тогда ситуация не была столь критичной. Поймите...
— Я понимаю, — перебил я. — Я подумаю над этим вопросом и приму решение. Сейчас нам надо доделать начатое и сжечь тут всё.
Мы сложили тела в трапезной и развели огонь в разных частях здания. После чего покинули монастырь.
Хоть здание и находилось на вершине холма вёрстах в пяти от Ярска, по утоптанной дороге мы быстро добрались до города. Когда подъезжали к особняку Малютиных, монастырь уже пылал вовсю, даже отсюда было видно.
После обеда мы с Ярославом сидели в кабинете Игоря Изяславича и разговаривали. Я был одет в чистый новенький кафтан светло-зелёного оттенка, голубой камзол с вышивкой и бежевые кюлоты. После трапезы я вздремнул пару часиков, и теперь чувствовал себя вменяемо.
Я рассказал Ярославу обо всём, что случилось во Сне, а тот поведал о событиях в городе. Впрочем, почти ничего нового я не узнал: загадочная хворь вспыхнула одновременно в нескольких частях Ярска, власти ввели карантин, и теперь нам оставалось лишь сидеть и ждать, пока не выздоровеем или не сдохнем.
У Ярослава тоже начали появляться пузыри, а некоторые из слуг и дружинников уже слегли. Их разместили во флигеле.
— Жаль, очень жаль, — сказал Ярослав, когда услышал о смерти родственника. — Мой брат в бегах, дядя погиб. Остался я один, — он вздохнул. — А ещё и эта проклятая болезнь... Худые дела нынче творятся. Словно наказаны мы за что-то.
Он поинтересовался, как так вышло, что монастырь сгорел сразу после нашего визита туда?
— Да без понятия, — пожал я плечами. — Наверное, монахи замёрзли, развели огонь, где не следует... Почём мне знать?
Ярослав пристально посмотрел
— Похоже, следственный отдел теперь нам не грозит, — проговорил он. — Что ж, может и к лучшему. Хорошо бы сходить в Сон, забрать тела наших родственников и похоронить по обычаю. Нельзя их там остались.
— А кто займётся-то? — спросил я. — Светлейших в городе по пальцам пересчитать, а мор во Сне — прорва. Не пробиться. Людей посылать — только гробить.
— Даст Бог, поправлюсь, сам схожу. Послушай, Даниил, а ты уверен, что... не ошибся?
— Что ты имеешь ввиду?
Ярослав не ответил, но я и так прекрасно понял, о чём он.
— Уверен, — произнёс я. — Я был в замке на горе. Встретил Мастера. Всё, что сказала Ноэма — правда.
— Мастера?
— Да, ты разве не помнишь, что мы слышали в Глебово? Я встретил его в мире, что по ту сторону зеркала, я говорил с ним.
— Ты побывал в мире мёртвых? Никто не возвращался оттуда.
— Значит, я исключение.
— Ладно, не важно. Возможно, скоро мы все там будем, — вздохнул Ярослав. — Ты-то может, и не окажешься, а вот остальные...
— Не стоит терять надежду, — я поднялся с кресла. — Пойду посмотрю, как там Даша. Беспокоюсь за неё. Совсем плохо себя чувствует сегодня. Что доктор сказал?
— А что он скажет? Он знает не больше нашего. Болезнь напоминает Лейденскую хворь. Обычно два или три дня с началом образования пузырей человек чувствует недомогание, а потом самочувствие значительно ухудшается, и в течение недели пациент либо выздоравливает, либо умирает. Это тогда так было. Как сейчас — пока непонятно. Пока никто не умер, всё ещё только впереди.
— Кажется, я знаю лекарство, — сказал я. — Я ведь не болею.
Ярослав посмотрел на меня то ли с осуждением, то ли с сожалением.
— Лекарство твоё хуже болезни, — грустно усмехнулся он.
Вечер я провёл возле постели Даши. Она спала, а я сидел в кресле и читал книгу. На её лице тоже начали образовываться пузыри, а те, что были на шее, сильно вздулись, и некоторые даже лопнули. На их месте открылись глубокие язвы. Снова пришёл доктор в носатой маске, смазал язвы какой-то мазью и наложил повязку. Я спросил, есть ли шанс, что Даша выживет? Доктор расплывчато ответил, что у светлейших шансов больше, чем у простого народа.
Он ушёл, и Даша опять заснула. Сон её был тревожный, как и моё состояние. Иногда я отрывался от книги и подолгу смотрел на неё, думая, что с ней станет. Когда Даша проснулась снова, я спросил, не дать ли ей сыворотку, но девушка лишь слабо улыбнулась:
— Я пока не думаю умирать. Погоди, может, завтра оклемаюсь. Кажется, я уже лучше себя чувствую.
Я видел, что это не так, но возражать не стал:
— Да, конечно. Посмотрим, что завтра будет.
Она попросила воды и чтобы я не оставлял её тут одну.