Холод 2
Шрифт:
— Проезжай, проезжай! — крикнул я вознице передней телеги, махая рукой в сторону ворот равелина. Мужик еле удерживал взволнованную лошадь, но когда увидел, что путь свободен, стегнул её вожжами, и она побежала на мост.
— На нас напали! — кричал кто-то. — Драконы телеги жгут!
Я схватил за рукав одного из слуг, который испуганно таращился в ту сторону, откуда доносились крики, и вручил ему поводья наших с Дашей лошадей. Сами же мы побежали вдоль повозок, расталкивая растерянных людей, которые запрудили всю улицу, а точнее небольшой проход между колонной телег и сплошной
На перекрёстке царила сутолока. Дружинники схлестнулись в ожесточённом бою с группой кочевников. Всадники рубили друг друга саблями, то и дело в гуще схватки вспыхивало пламя. Несколько человек и лошадей лежали обугленные на мостовой. Ржали кони, вопили раненые. Воняло палёным мясом. Картину эту освещали пылающие телеги.
Когда мы подбежали, в одного из наших прилетел огненный шар. Дружинник мгновенно воспламенился и свалился замертво под копыта своей лошади, которая испуганно заржала и принялась метаться между дерущимися.
— Отступайте! — крикнул я своим.
Но в шуме схватки меня никто не услышал.
Увидев чешуйчатого с огнём в руках, я выпустил морозные потоки. Они ненадолго сковали его.
Передо мной оказался всадник. Он замахнулся саблей, я увернулся и, выхватив свой клинок, попытался воткнуть ему в бок. Не получилось. Опять та же ерунда: клинок словно в камень упёрся. Но теперь я знал, в чём причина подобного явления. Виной тому — защитные артефакты. В народе из-за этого сложилось поверье, будто у кочевников — непробиваемая чешуя. Чешуя же их хоть и являлась прочнее человеческой кожи, но не настолько, чтобы защитить от удара саблей.
Впрочем, я не растерялся, заморозил противнику голову, и тот свалился на мостовую.
Краем глаза я заметил, как Даша стащила с лошади ещё одного кочевника и проткнула его палашом, а в следующий миг выпущенный ей каменный осколок срезал голову второму «дракону». Взгляд мой упал на Гордея. Он стоял в обгоревшем кафтане посреди перекрёстка и отбивался палашом от окруживших его всадников. На горжете сотника ярко горел кристалл. Рядом лежал обугленный труп лошади.
Один из кочевников-пиромантов хотел метнуть в Гордея пламя, но я сбил сгусток морозным потоком, а следующий поток направил в голову. Затем я принялся примораживать к дороге ноги лошадей противников, лишая тех подвижности. Лошади буквально вопили от ужаса.
Вскоре большинство чешуйчатых оказались на земле, как и оба пироманта. Немногим удалось уйти. Но и мы понесли серьёзные потери. В живых осталось шесть дружинников. Почти все они имели ранения и ожоги разной степени тяжести. Гордей тоже выстоял, он дрался, как лев. Кафтан и плащ его превратились в обгорелые лохмотья, но самому сотнику огонь вреда не причинил.
Так же мы потеряли четыре телеги, в которых находились, в том числе, больные. Вражеские пироманты всех сожгли.
Егор, как оказалось, тоже принял участие в схватке. Он стоял рядом с одной из телег и перезаряжал длинный мушкет, что для паренька с его небольшим ростом было занятием не из простых.
Враг мог вернуться с подкреплением, и мы стали поторапливать возниц. Многие разбежались, когда началась схватка, так что пришлось за вожжи браться дружинникам. Началась
Когда ворота равелина поднялись, вместе с обозом внутрь вломилась толпа горожан, сгрудившаяся на мосту. Их встретили солдаты, стали выгонять, но некоторым, кажется, всё равно удалось в суматохе просочиться в крепость. Я сам видел нескольких затесавшихся меж телегами мужчин и женщин, которые точно были не из наших.
Снаружи крепость выглядела весьма внушительным строением, внутри же оказалась маленькой и тесной. Она имела четыре бастиона, а во дворике буквой «П» стояли три двухэтажных здания, между которыми располагался плац, и часовня.
В крепости было пусто. Позже я узнал, что почти всех солдат отправили в город на вылазку. Они вернулись под утро.
Нас встретил лично комендант Давыд Иванович. На его лице виднелись пузыри — хворь добралась и до него. Да и гарнизон из-за болезни стремительно утрачивал боеспособность. Почти до самого рассвета мы занимались размещением больных и раненых. Слуги распрягали лошадей, переносили хозяйские вещи, которые успели прихватить из поместья.
Когда рассвело, я, Давыд Иванович и Ярослав поднялись на северо-западный бастион, откуда просматривался почти весь город. Каменные домики толпились вдоль берега и карабкались серой массой на прибрежные холмы, от многих построек валил дым, над местностью висело плотное сизое марево. Оно сливалось с пеленой распухших туч, которые ползли так низко, что, казалось, ещё немного, и зацепятся за вершины холмов. Дым щипал глаза и нос. Начавшийся ночью пожар уничтожил центральные районы Ярска. Не пострадали только кварталы на другом берегу — туда огонь не добрался.
Давыд Иванович осмотрел северный берег в подзорную трубу. За мостом наблюдались группы чёрных фигурок — горожане по-прежнему ждали, что их пустят в крепость.
— Нападение мы, конечно, отбили, — Давыд Иванович сложил подзорную трубу и убрал в чехол на поясе. — Но кочевники вернутся. Я более чем уверен в этом.
— Что им искать на пепелище? — спросил Ярослав.
— Тут остались люди. Их можно увести в рабство, а в особняках по-прежнему есть чем поживиться. Насколько я знаю, ваш дом не пострадал. Мы сделаем всё возможное, чтобы защитить ваше имущество, но людей в гарнизоне осталось мало. Вчера мы потеряли одиннадцать человек убитыми. Шестеро ранены. За сегодняшнее утро уже двое слегли с болезнию.
Давыду Ивановичу и самому было трудно стоять на ногах. Он облокотился о бруствер, достал из кармана кисет и трубку, и принялся набивать её табаком.
— Почему бы не пустить горожан в крепость? — спросил я. — На сколько человек рассчитаны казармы? Больше ведь, чем на сотню? Мужчин можно вооружить. У некоторых есть свои пищали и мушкеты. Они помогут в случае нового нападения.
— Понимаете, Даниил Святополкович... — комендант замялся и, закурив трубку, продолжил. — Никак невозможно. — Запасы продовольствия скудны. Если мы пустим сюда весь город, то и до лета не протянем. А раньше лета помощи ждать смысла нет. И я не хочу, чтобы вдобавок к этой треклятой хвори, тут развелись холера и лихорадка. Простой люд — не армия. Они недисциплинированны и не соблюдают гигиену.