Холодный как лед
Шрифт:
– Нужна помощь? – спросила она.
Дотронуться до него, коснуться этой золотой загорелой кожи – последнее, что ей хотелось.
– Управлюсь. Я принес тебе еды. Соленые крекеры и имбирное пиво. Слышал, превосходное средство от утренней тошноты.
– Я не беременна, – резко запротестовала Женевьева.
– Рад слышать. Вообще–то, я и не думал, что ты беременна. Тем не менее средство с успехом приводит в порядок больной желудок. Я добыл тебе ведерко со льдом. Подержи в нем руку, чтобы спала опухоль.
– А тогда я смогу прикоснуться
Он засмеялся. Видимо, ее требование его удивило и уж тем более поразило саму Женевьеву.
– И не пытайся, разве что на уме у тебя что–нибудь крайне извращенное, – посоветовал он.
Она замолчала. Потом вернулась к своей кровати, сунула под спину мягкую подушку и села, опустив руку в ведерко. Немногое на свете Женевьева ненавидела больше, чем лед на ушибленном месте, однако почла разумным не спорить.
– Вот так, – одобрил Питер, осторожно нанося дезинфицирующее средство на рану. Он долго и с трудом бинтовал плечо. У Женевьевы заледенели пальцы, но она сидела и молчала. Закончив, Питер встал и проверил результат тяжких трудов в зеркале. Ей же удалось разглядеть следы царапин на его красивой спине.
– Что с твоей спиной? – спросила Женевьева. – Старая рана? Шрамы от пыток?
– Твоя работа, – ответил он.
И тут она вспомнила. Как в бешеном неудержимом оргазме, выгибаясь, цеплялась за него, впивалась пальцами в кожу. И, ощутив, как краска заливает лицо, вполголоса пробормотала:
– О, Боже.
– Не переживай, – холодным тоном сказал Питер. – Сам виноват. Сам тебя довел до этого.
Лучше бы промолчал. Она ничего особого собой не представляет, напомнила себе Женевьева. Может, для него привычное дело, когда женщины впиваются ногтями ему в спину, и потом еще бесчисленное число дней видны отметины. От самой этой мысли становилось плохо, и обуревал примитивный гнев, который, конечно же, не мог иметь ничего общего с ревностью.
– На сколько мы здесь задержимся? – Женевьева могла гордиться тем, как спокойно прозвучал ее голос, хотя и чувствовала, как пылают щеки.
Еще не легче. Он встал, расстегнул джинсы, снял их, совершенно не обращая внимания на ее реакцию. По крайней мере, под джинсами оказалось некое подобие нижнего белья – нечто бледно–голубое, среднее между боксерами и плавками. Ткань натягивал член. Питер посмотрел вниз на свою явную эрекцию, потом поднял взгляд на Женевьеву.
– Тебе много не надо, чтобы возбудиться? – вопросительно заметила она, стараясь изо всех сил разрядить обстановку.
– Не особенно, – ответил, откидывая покрывало на кровати и вытягиваясь во весь рост, Питер. Лежа, он выглядел так же, как и стоя, что Женевьеву совсем не порадовало.
– Можем мы выключить свет? – едко спросила она. – Теперь, когда ты закончил выставлять на парад свои активы, мне хотелось бы хоть немного поспать.
Снова эта улыбка.
– Ты самая надоедливая женщина из тех, кого я знал, – пробормотал Питер.
– От такого слышу, – в ответ промурлыкала она.
– На случай, если ты не разглядела,
– Трудно не заметить, – парировала Женевьева еле слышно.
Комната погрузилась во мрак, только сквозь щель между тяжелыми шторами просачивался слабый свет. Женевьеве не нравилось лежать вместе с Йенсеном в темноте: как–то уж слишком интимно. С другой стороны, деваться ей было некуда.
– Я собираюсь спать, – объявила она.
– Да на здоровье.
Совершенно спокойный, он растянулся на кровати, заложив руку за голову.
Женевьева рывком повернулась к нему спиной и закрыла глаза. Пять минут спустя повернулась обратно, только чтобы обнаружить, что он не спит, уставившись в потолок. И все еще возбужден.
– Я знаю, в чем дело, – сказала она в тишине темной комнаты. – Тебя возбуждает опасность. Ты адреналиновый наркоман, у тебя встает, когда приходится спасать свою шкуру.
– Какие речи, мисс Спенсер, – насмешливо пожурил Питер. – И почему вам покоя не дает моя эрекция?
Женевьева прикинула, не запустить ли в него ведерком с растаявшим льдом, но благоразумно отбросила эту идею.
– Просто любопытно. С тех пор как я «ничего собой особенного не представляю», кажется странным, что ты пребываешь в… эр…
– Никак не выговоришь? Ты же прежде это слово произносила, отваги у тебя хватает по этой части.
– Очень смелой я себя не чувствую. Наверно, чересчур много народу пытается меня убить. Я просто хочу домой.
– Как скажешь. Что ж, и я здесь, чтобы об этом позаботиться. Засунуть тебя обратно в твою безопасную элегантную квартирку на Семьдесят второй, где ты можешь свернуться на своем белом кожаном диване и забыть обо всем.
Вряд ли она забудет обо всем, однако ей хватило ума не указывать на это обстоятельство. У них есть средства стереть человеку память, как сказал Питер, а у нее не было настроения превращаться в подопытного кролика.
– Как ты узнал, что в моей квартире?
– Я просто там был. Люди Гарри обыскали ее по меньшей мере раз. И очень пристально наблюдают, просто чтобы удостовериться, что ты не появишься. Гарри настолько же доверяет Такаши, как и любому другому, то есть совсем никак, и не пускает дела на самотек. Вот поэтому тебе нельзя возвращаться, пока Ван Дорн не отдаст концы.
– Почему ты? Почему послали тебя меня спасать?
– Я завалил дело. Это моя обязанность.
– Наказание за провал?
– Можешь и так сказать. – Он повернулся набок, чтобы разглядеть ее в темноте. – Это не вечерние девчоночьи посиделки, чтобы нам болтать всю ночь. Мне нужно хоть немного поспать.
– Просто прими как свою епитимью. Я знаю, будь у тебя какой выбор в этом деле, ты бы находился за полсвета отсюда. Скажи своим, чтобы освободили тебя. Поясни, что я тебя ненавижу и не могу рядом с тобой находиться, им нужно послать кого–нибудь другого нянчиться со мной.
– Им плевать, что ты там хочешь или не хочешь, Женевьева, – устало сказал Питер. – И никого тебе не пошлют.