Холодный свет луны
Шрифт:
Подумал я и о портретном сходстве нынешнего Сергея Никитовича с академиком Сахаровым. Ну, вылитый академик! Улыбается так же откровенно. Великий либерал о пользе прогулок на свежем воздухе говорил. Способный лауреат сообщает нам теперь о соседе-ирландце: париться берёзовым веником он боится – рака кожи опасается. Забавно, не правда ли? Что тут можно сказать? Милые люди, разговоры их без затей, – позволяю себе фривольность над совестью эпохи и избравшим свободу. – Оказался бы я на Лубянке, если бы не прошли мои молодые годы среди полей, над которыми «сгустилась небывалая в мире печаль. Если бы «губы имел»! – и слышу сердце. Оно бьётся слева.
О прошлом вспоминать мне тяжко,
Приёмник включу: на английском о европейском доме толкуют, помощь развивающимся странам обещают, нам советуют… Слышать не могу слово «Европа», английскую речь не переношу. Приёмник выключу. В телевизоре – шоу про то, как стать богатым. Быстро-быстро, как в Америке.
Хорошо на это рубит фразы наш Гарант конституции, уверенный: в европейском доме он! – это уж о другом я. – Он думал, немецкий канцлер с французским президентом угощения на стол выставят. А из-за океана тамошний главный американец улыбаться ему станет, – не могу я забыть сырую немецкую землю. Как простить густой кустарник, не укрывший меня от французских комиссаров?… – Кажется, и дома у нынешнего нашего Гаранта не худо. Вон как фразы рубит, думая: рядом и вокруг его преданные ему полковники! Да оказались они из той комсомольской поросли, так и не родившей в себе сострадания, – личную обиду на «поросль» и «стажёров» я имею. (А может такое быть и от холерины? Опять же, погода вон какая).
По комнате пройдусь, по сложному узору ковра пальцем повожу. Стану спиной к нему, навалюсь, в плохо видимый потолок смотрю…
Нет, не вспоминается шум морского прибоя, лето и девушки, которых любил. Забыл я и ту, казалось, единственную, что клала в мой рот крупные чёрные ягоды дикой смородины. И смеялась, показывая ровные зубы. Забылись острова на огромной реке, где за скалой можно укрыться от грозы. В знойный день там прохладно, сосны по песчаному берегу. А вспоминаются через много лет ветки тех сосен, что грустно машут мне лапками, и мотор «Вихрь» – в последние секунды как захлебнуться ему енисейской водой. И я, одиноко стоящий на песчаном пустом островке.
Говорят, настроение человека зависит от света. А его у нас мало. Как ему много быть, если наша земля к Солнцу повёрнута плохо? Потому и подумал: «Что этот Гарант может гарантировать, если в тылу у него окопалась бывшая комсомольская номенклатура? Как же быстро они когда-то ходили по коридорам – расстегнутые пиджачки парусинили! Одни нынче в администрациях трудятся, справки требуют; другие в аренду помещения сдают. Между собою говорят на языке, понятном избранным. Одежда заграничная, престижная у них – это уже о личной неприязни вспомнил, о ценах на аренду помещения для своего кустарного производства. – Какой малый бизнес, кто позволит? При слове «покаяние» они смеются! «Кто есть Господь?» – спрашивают».
Я смотрю на мерцающий оклад иконы «Утоли моя печали», но всё равно… всё равно в памяти встают события печальные. Неспокойно мне
Тяжёлый непроходящий запах мочи в палате. Не переставая, день и ночь в туалете под напором клокочет вода. В закутке-боковушке бьётся о дверь больной клаустрофобией.
«Тётенька, выпустите меня. Я боюсь здесь», – плачет.
«Долой коммунистический режим!» – откуда-то слышится хорошо поставленный голос.
Генерал от психиатрии с сопровождающими прохаживается между коек. Походка у него лёгкая – зверя, подкрадывающегося к добыче. Остановится, по-отечески кого-нибудь погладит, руку на шею положит, раз-другой тряхнёт ею в свою сторону. Рядом мужчина, вида интеллигентного, своими гениталиями интересуется. Недалеко – из ещё неполоманных. Он с нескрываемой ненавистью смотрит на генерал-профессора и его хорошеньких учениц-студенток.
«Где вы, рыцари свободы?! – хорошо поставленный голос и в дальней палате слышен… – Вечная память павшим борцам!» – фамилии перечисляет…
«Я – здесь! Я – здесь!» – соскочит кто-нибудь из молодёжи. Зелёный ещё…
«Болен!» – незамедлительно констатирует диагноз профессор. Руку резко вскинет, как восклицательный знак этим поставит. Согласно ему кивают сопровождающие.
С рваной губой, лет двадцать ему, рот сжимает рукой – плакать ему больно.
Хаим Хаимович (из цеховиков-трикотажников) перевязанную руку придерживает у груди. Сверху она ещё укутана одеялом. Хаим Хаимович (прототип героя фильма «Черный бизнес») шепчет туда, успокаивает руку.
«Не бейте меня, не бейте меня!.. Не бейте меня!» – женский крик издалека. Так кричит человек, когда поймёт: его убивают. Безысходность в каждом слове этого крика.
«Тётенка, тётенька…» – слышатся всхлипывания из боковушки-закутка.
Забыть не могут!!
«Запись это, – надеюсь я этой ночью. – Магнитофонная запись». Но всё равно, всё равно нехорошо мне, когда в памяти всплывают лица заключённых, но особенно плачущего солдата с рваной губой.
Нехорошо мне думать о бывшей комсомольской номенклатуре, что когда-то разъясняла преимущество социалистического способа хозяйствования. Плохо, если вспомню о чекистах – больших любителях «частушек про успехи». И сегодня я ношу в себе боль от цэрэушников. Одинок я. Их языка не желаю знать, потому скребёт и скребёт отмирающая ветка о стену моего дома.
«Господи, Господи, зачем все это было? – шепчу, головой в стороны качаю. – Неисповедимы пути Твои», – страшусь Его, лицо мне хочется прикрыть ладонями.
По комнате походил. Руки за спиной, по-стариковски, не держатся. В карманы пижамы их спрятал – другого места им не нахожу. В кресле посидел, ладони между колен опущены. Понимаю, надо как-то стряхнуть с себя эти ночные воспоминания; поспать бы ещё…
Вышел в сад – всё холоднее там. Почти всю землю снег покрыл. «Много лет нужно, прежде чем енисейская вода рваные камни гладкими сделает», – смотрю на валун рядом. Резкий ветер с плодовых деревьев последние листья срывает. Не пожелтевшие. Слышно, ветки бьются друг о друга, а листья держатся, как ещё надеются на что-то. На пустые глазницы недостроенного дома я смотрю, о близких мне людях беспокоюсь… Сырой ветер мою одежду продувает. Чувствую, скоро зима наступит, лютый холод землю сожмёт, сделает её твёрдой, как камень. Быстрые тучи совсем низко идут. Луны совсем не видно. Как кто потушил её на небе!