Хорнблауэр и «Отчаянный»
Шрифт:
– Вот, дорогой, – сказала она, придвигая ему остальную еду. Хорнблауэр в отчаянии смотрел на мясо. – Я купила его вчера специально для тебя, – гордо объявила Мария. – Я ходила в мясную лавку, пока ты плавал на судно.
Хорнблауэр мужественно снес, что жена флотского офицера говорит «плавал». Так же мужественно надлежало отнестись и к бифштексу на завтрак. Он вообще не особенно любил бифштексы, а в таком волнении и вовсе не мог есть. Мрачно предвидел он свое будущее – если он когда-нибудь выйдет в отставку, если когда-нибудь (как нетрудно в это поверить) заживет в семье, то бифштекс ему будут подавать при каждом торжественном
– А твой где? – спросил он, оттягивая время.
– О, не буду же я есть бифштексы. – По голосу Марии было ясно: она не допускает и мысли, что жена может питаться так же хорошо, как и муж.
Хорнблауэр поднял голову и крикнул:
– Эй, там, на кухне! Принесите еще тарелку – горячую!
– О нет, милый, – сказала Мария, затрепетав, но Хорнблауэр уже встал и усаживал ее за стол.
– Сиди, – приказал он. – Ни слова больше. Я не потерплю бунтовщиков в собственной семье.
Служанка принесла тарелку. Хорнблауэр разрезал бифштекс на две части и отдал Марии большую.
– Но, милый…
– Я сказал, что бунта не потерплю, – проревел Хорнблауэр, передразнивая собственный грозный шканцевый голос.
– О, Горри, милый, ты слишком добр ко мне. – Мария поднесла к глазам платок, и Хорнблауэр испугался, что она все-таки разрыдается. Но она положила руки на колени, выпрямилась и геройским усилием овладела собой. Хорнблауэр почувствовал прилив нежности. Он протянул руку и сжал ее ладонь.
– Ну-ка, я посмотрю, как ты ешь. – Он говорил все тем же шутливо-грозным тоном, но в голосе его отчетливо проступала нежность.
Мария взяла нож и вилку. Хорнблауэр последовал ее примеру. Он через силу проглотил несколько кусочков и так искромсал остальное, чтобы не казалось, будто он съел слишком мало. Потом отхлебнул пива – пиво на завтрак он тоже не любил, даже такое слабое, но догадывался, что старая служанка не имеет доступа к запасам чая.
Внимание его привлек стук за окном. Конюх открывал ставни – за окном на мгновение мелькнуло его лицо, однако на улице было еще совсем темно. Хорнблауэр вынул часы – без десяти пять. Через десять минут ему надо быть на пристани. Мария видела, как он вынимал часы. Губы ее задрожали, глаза увлажнились, но она сдержала себя.
– Я надену плащ, – сказала Мария и выбежала из комнаты. Вернулась она почти сразу, в сером плаще. Лицо ее закрывал капюшон. В руках она держала бушлат Хорнблауэра.
– Вы нас покидаете, сэр? – спросила старая служанка, заходя в гостиную.
– Да. Мадам рассчитается, когда вернется, – сказал Хорнблауэр. Он вытащил из кармана полкроны и положил на стол.
– Спасибо большое, сэр. Счастливого пути вам, сэр, и призовых денег в изобилии. – Ее напевный голос напомнил Хорнблауэру, что она видела сотни флотских офицеров, уходивших из «Георга» в море. Быть может, она помнит еще Хоука и Боскауэна [4] .
4
Хоук, Эдвард, первый барон Хоук (1705–1801) – британский адмирал, наиболее прославленный победой в Кибронском заливе во время Семилетней войны, первый лорд Адмиралтейства в 1766–1771 гг.; Боскауэн, Эдвард (1711–1761) – британский
Хорнблауэр застегнул бушлат и взял мешок.
– Я позову конюха, он проводит тебя обратно с фонарем, – сказал он заботливо.
– О нет, не надо, пожалуйста, милый. Здесь так близко, и я знаю каждый камень, – взмолилась Мария. Это была правда, и он не стал настаивать.
Они вышли на морозный утренний воздух. Даже после слабого света гостиной глазам пришлось привыкать к темноте. Хорнблауэр подумал, что, будь он адмиралом, даже известным капитаном, его не отпустили бы так запросто: трактирщик с женой наверняка встали и оделись бы, чтобы его проводить.
Они свернули за угол, прошли через ворота в старой городской стене и начали спускаться к пристани. Хорнблауэр с неожиданной остротой осознал, что идет на войну. Заботы о Марии отвлекли его на время, но сейчас он снова поймал себя на том, что возбужденно сглатывает.
– Дорогой, – сказала Мария. – У меня для тебя маленький подарок. Она что-то вынула из кармана плаща и вложила в его руку. – Это всего-навсего перчатки, дорогой, но с ними моя любовь, – говорила она. – За такое короткое время я не могла сделать ничего получше. Я бы хотела тебе что-нибудь вышить – я бы хотела сделать что-нибудь достойное тебя. Но я шила их с тех самых пор, как… как…
Продолжать Мария не могла. Она выпрямилась, чтобы не расплакаться.
– Я буду думать о тебе всякий раз, как буду их надевать, – сказал Хорнблауэр. Он надел перчатки, хотя с мешком в руках делать это было неудобно. Перчатки были очень красивые, толстые, шерстяные, с отдельными большим и указательным пальцами. – Они в точности на меня. Спасибо тебе за заботу, дорогая.
Они дошли почти до причала. Скоро это испытание останется позади.
– Семнадцать фунтов у тебя? – задал Хорнблауэр ненужный вопрос.
– Да, спасибо, дорогой. Я боюсь, это слишком много…
– И ты сможешь получать половину моего жалованья, – резко, чтобы не выдать своих чувств, продолжал Хорнблауэр. Потом, поняв, что говорил слишком уж резко, добавил: – Пора прощаться, милая.
Он выдавил из себя это непривычное слово. Вода у пристани стояла высоко. Это означало, что сейчас прилив – он учитывал это, отдавая приказы. Стало быть, он сможет воспользоваться отливом.
– Милый! – воскликнула Мария, поднимая к нему лицо.
Он поцеловал ее холодные губы. Снизу доносились мужские голоса и знакомый стук весел на банках: команда шлюпки их заметила. Мария слышала это не хуже Хорнблауэра и поспешно отстранилась.
– До свидания, мой ангел.
Больше не о чем было говорить, нечего делать. Конец одного короткого жизненного эпизода. Хорнблауэр отвернулся от Марии. Прочь от мирной, штатской семейной жизни, к полной опасностей жизни военной!
Глава III
– Стояние прилива, сэр, – объявил Буш. – Отлив начнется через десять минут. Якорь выбран до панера [5] , сэр.
5
См. краткий морской словарь в конце книги.