Хороший немец

Кэнон Джозеф

— Воры, наверно. Может, конечно, они следят не за мной.За кем-нибудь другим в доме. Ждут момента. Но предпочитаю, чтобы они не знали, где я.

— Вы уверены? — спросил Джейк, глядя на его седые волосы. Старческое выдумки, оберегает заделанную картоном комнату.

— Герр Гейсмар, каждый немец — в этом деле специалист. За нами следили двенадцать лет. Я даже во сне могу определить. Вот мы и здесь. — Он открыл дверь черного хода. В глаза ударил слепящий свет. — Никого, видите.

—

Насколько я понял, Эмиль сюда не приходил? — спросил Джейк, все еще размышляя.

— Вы поэтому приехали? Извините, я не знаю, где он. Убит, возможно.

— Нет, жив. Он был во Франкфурте.

Профессор Брандт остановился:

— Жив. У американцев?

— Да.

— Слава богу. Я думал, у русских… — Он опять зашагал вперед. — Итак, он выбрался. Он говорил, что мост Шпандау все еще открыт. Я решил, что он с ума сошел. Русские…

— Он уехал из Франкфурта две недели назад, — перебил его Джейк. — В Берлин. Я надеялся, что он придет к вам.

— Нет. Его у меня не было.

— Я имею в виду — чтобы найти Лину, — несмело сказал Джейк.

— Нет, приходил только русский.

— Его искал русский?

— Лину, — ответил профессор, колеблясь. — Так я ему и сказал. Свинья.

— Меня? — спросила Лина, которая, оказывается, все слышала.

Профессор Брандт отвел взгляд и кивнул.

— Зачем? — спросил Джейк.

— Я не спрашивал, — сказал профессор Брандт почти недовольно.

— Но Эмиль ему нужен не был, — сказал Джейк, размышляя вслух.

— Зачем? Я подумал…

— Он назвал себя?

— Они не представляются. Только не они.

— А вы не спросили? Русский наводит справки в британском секторе?

Профессор Брандт, расстроившись, остановился, как будто его уличили в какой-то непристойности.

— Я и не хотел знать. Понимаете, я полагал — это личный вопрос. — Он взглянул на Лину. — Извини, не обижайся. Я полагал, может, он твой друг. Столько немецких женщин — только и слышишь в последнее время.

— Вы так подумали? — сердито спросила она.

— Не мне судить о таких вещах, — ответил он подчеркнуто и отстраненно.

Она посмотрела на него неожиданно жестко.

— Не вам. Но вы судите. Вы осуждаете всех. Теперь меня. Вы же об этом подумали? Русская шлюха? — Она отвела взгляд. — О, почему я удивляюсь? Вы всегда предполагаете самое худшее. Смотрите, как вы осуждаете Эмиля — родную кровь.

— Моя родная кровь. Нацист.

Лина махнула рукой:

— Ничего не изменилось. Ничего, — сказала она и широкими шагами ушла вперед, стараясь унять гнев.

Они молча перешли через дорогу. Джейк чувствовал себя непрошеным свидетелем при семейной ссоре.

— Она не в себе, — произнес наконец профессор Брандт. — Это, полагаю, из-за плохой новости. — Он повернулся к Джейку. — Тут что-то не так? Этот русский — к Эмилю это

имеет отношение?

— Не знаю. Но если он появится, дайте мне знать.

Профессор Брандт пристально посмотрел на Джейка.

— Могу я спросить, чем конкретно вы занимаетесь в армии?

— Я не служу в армии. Я — журналист. Мы обязаны носить форму.

— Ради вашей работы. Именно так говорил Эмиль. Вы ищете его как друга? Больше ничего?

— Как друга.

— Он не под арестом?

Нет.

— Я подумал, мало ли что, кругом процессы. Они не собираются отдать его под суд?

— Нет, с какой стати? Насколько я знаю, он ничего не сделал.

Профессор с интересом посмотрел на него, затем вздохнул.

— Ничего, кроме вот этого. — Он показал на выпотрошенный шлосс. — Вот, что они натворили. Он и его дружки.

Они подходили к дворцу с запада. Земля все еще была покрыта осколками стекла от разбитой оранжереи. Берлинский Версаль. Замок получил прямое попадание, восточное крыло было разрушено, а уцелевшие бледно-желтые стены покрылись черным налетом гари. Лина шагала впереди к английскому саду, который теперь было не узнать. Пустое грязное поле, усеянное снарядными осколками.

— Так оно и должно было закончиться, — сказал профессор Брандт. — Все понимали это. Почему же он не понимал? Они уничтожили Германию. Сначала книги, потом все остальное. Эта страна была не только их. Она была и моей. Где теперь моя Германия? Посмотрите. Исчезла. Убийцы.

— Эмиль не был таким.

— Он работал на них, — сказал профессор, повышая голос, как в суде: этот диспут явно шел уже много лет. — Будьте осторожны, надевая мундир. В него вы и превратитесь. Всегда работа. Знаете, что он мне сказал? «Не могу ждать, пока история изменит положение дел. Я должен выполнять свою работу сейчас. После войны мы можем заняться более прекрасными делами». Космосом.Мы. Кто? Человечество? После войны. И говорит это, когда вокруг падают бомбы. Когда они грузят людей в поезда. Никакой связи. Что вы собираетесь делать в космосе, говорю я, смотреть оттуда на мертвых? — Он откашлялся, успокаиваясь. — Вы согласны с Линой. Считаете, что я резок.

— Не знаю, — ответил Джейк, чувствуя себя неловко.

Профессор Брандт остановился и посмотрел на шлосс.

— Он разбил мне сердце, — сказал он так просто, что Джейк даже моргнул, как будто со старика вместе с повязкой сорвали кожу. — Она считает, что я его осуждаю. А я даже не знаю его, — сказал он, казалось бы, сутулясь от своих слов. Но когда Джейк поднял взгляд, профессор стоял, так же чопорно выпрямившись, как и прежде. Шея сжата высоким воротничком. Он двинулся к парку. — Ну, теперь этим займутся американцы.