Хосе Марти. Хроника жизни повстанца
Шрифт:
В начале сентября 1892 года Марти выехал из США в Санто-Доминго. 11 сентября спрыгнул с лошади у ворот «Ла Реформы», крошечного имения генерала Гомеса.
За небольшой апельсиновой рощей стоял среди цветов выстроенный руками Гомеса домик из четырех комнат. «Ла Реформа» уже много лет считалась гнездом мамби. Здесь подолгу жили друзья Гомеса по войне — Серафин Санчес, Франсиско Каррильо. Теперь сюда прибыл Марти.
Он прошел к дому, ведя лошадь за узду, «как человек, не считающий должным сидеть верхом в присутствии старших». Гомес встретил гостя в дверях,
Марти пробыл в «Ла Реформе» три дня. «Старик» заставил его спать на своей кровати, а сам перебрался в подвешенный к двум пальмам гамак. Обедали по-кубински: свинина, рис, бананы, кофе. И, конечно, любимый Гомесом отличный ром «Бельтрано». Они обсудили все, ничего не утаивая друг от друга и ничем не обольщаясь. Они пришли к единому мнению по всем вопросам, и 13 сентября Марти написал и сам вручил Гомесу официальное письмо с предложением принять командование еще не созданной Революционной армией: «Я прошу вас не отказываться и взяться за дело без колебаний, хотя ничего не могу предложить взамен, кроме удовольствия пожертвовать собой и возможной неблагодарности людей».
Гомес ответил также официальным письмом, по-военному четким и кратким: «С данного момента вы можете полностью на меня рассчитывать».
Тихим, солнечным утром Марти покинул «Ла Реформу». Его дальнейший путь лежал через многие города Антильских островов. Повсюду он искал и находил «хороших, честных кубинцев, по-настоящему светлых людей».
Город Санто-Доминго, первая столица Испанской Америки, рукоплескал Марти на вечере, устроенном в его честь писателем и патриотом Федерико Энрикес-и-Карвахалем. Кто-то из местных газетчиков сказал: «Марти сегодня — это Сеспедес в сентябре 1868 года».
В пригороде Санто-Доминго, городке Колонес, ему была оказана совершенно особая и символичная честь — больше часа он оставался возле останков Христофора Колумба в самом старом кафедральном соборе Испанской Америки.
Покидая Санто-Доминго на борту пропахшего рыбой парусника «Лепидо», Марти написал Гомесу: «Что сказать о любви, окружавшей меня?.. Я получил столько ее доказательств…»
Вечером 24 сентября, подгоняя усталую лошадь, Марти проехал мимо огромного распятия, установленного французами перед столицей Гаити, городом Порт-о-Пренс. Потертый костюм, выгоревшая шляпа и темные круги под глазами делали Марти похожим на неудачливого коммивояжера. Но консул Санто-Доминго в Порт-о-Пренсе уже получил шифровку из своей столицы, и рано утром 25 сентября «Отель де Франс», где остановился приезжий, разбудили громкие голоса. Президент клуба, объединявшего местных кубинцев-эмигрантов, вместе с десятком энтузиастов примчался встречать желанного гостя.
На приеме Марти говорил о проблемах и перспективах революции, ему аплодировали стоя, и даже французская газета Порт-о-Пренса, изменив обычному пренебрежению к собраниям кубинцев, посвятила одну из статей «приезду знаменитого журналиста, писателя и защитника независимости Кубы», отметив, в частности, его «правильный французский язык с легким марсельским акцентом».
4 октября рейсовый
Марти рассказывал им о положении на Кубе, о партии, раздавал экземпляры программы и устава, номера «Патриа». Он благодарил за пожертвования, записывал имена добровольцев. Но он никому и ничего не говорил о своей главной заботе на Ямайке, о своей самой важной цели поездки на этот остров — связи с Антонио Масео.
Легендарный мамби обосновался теперь в Коста-Рике, но на Ямайке, неподалеку от Кингстона, в маленькой колонии кубинских табачников «Темпл-холл», жили его мать и жена.
Эти женщины были достойны славы «бронзового титана».
Когда прозвучал «Клич Яры», Мариана Грахалес не стала удерживать мужа и семерых сыновей, взявшихся за. мачете. «Настал ваш час, идите», — сказала она. Пятеро сыновей и муж, Маркос Масео, пали в боях. Но старая Мариана знала: придет время, и ее Антонио вместе с младшим братом Хосе отомстит за все.
Жена Антонио Масео, Мария Кабралес, стала его верной спутницей в походной жизни. Это ее слова разнесла по острову газета «Свободный кубинец»: «Кому же, как не нам, женщинам, перевязывать раны наших мужчин!»
Марти принес женщинам большие букеты. В крохотном домике пахло только что сваренным кофе.
— Да, здесь целый кубинский город, — медленно говорила гостю старая Мариана. — Здесь хорошо и спокойно. Но я помню Кубу, помню войну. О, как я все помню!.. Мне очень хочется в Орьенте. И Антонио хочется видеть тоже…
Марти держал в своих руках ее жесткие руки и слушал.
10 октября он выступил перед кубинцами «Темпл-холла». Мариана Грахалес сидела рядом с невесткой на почетном месте и украдкой вытирала глаза.
После речи Марти решено было создать новый клуб и поддержать партию. На прощание все вышли со знаменем на лужайку, и фотограф нырнул под черное сукно.
— Когда фото будут готовы, я пошлю их Антонио, — сказала Мариана.
— Он по-прежнему хочет войны?
— Э, его стоит только позвать…
— Стоит позвать любому?
— С тобой и с Гомесом он пойдет, не волнуйся.
18 октября слегка загоревший в тропиках Марти шагал по Фронт-стрит. Многие сотни миль остались позади, многие сотни кубинцев влились в революцию. А главное — революция обрела меч.
САМЫЙ ДОЛГИЙ, НАВЕРНОЕ, ГОД
Искры опавших листьев гасли на улицах Нью-Йорка под грязными клочьями затоптанных предвыборных листовок.
Гаррисон против Кливленда — на этот раз предвыборная кампания походила на ленивое препирательство двух близнецов из-за не очень-то нужной обоим игрушки. Нерешительность республиканцев, которые не захотели или не смогли провести негров к урнам сквозь пылающий частокол крестов ку-клукс-клана, позволила южанам-демократам захватить всю исполнительную и законодательную власть в стране.