Хозяин Фалконхерста
Шрифт:
Он взял на себя хлопоты по учреждению Совета в Новом поселке, научил Драмжера церемониалу принятия новых членов и сам открыл первое собрание, на котором Драмжер был избран президентом Совета. Далее пошли еженедельные собрания, на которых в Совет Нового поселка принимали негров с других плантаций; постепенно Совет Нового поселка стал наиболее многочисленным и влиятельным среди советов, состоящих из цветных. Бингем присматривал за его деятельностью, кое-что подсказывая, выступая на каждом собрании и внушая людям гордость за их свободу и предстоящее обретение избирательного права, а также уча их гражданским обязанностям, особенно по отношению к республиканской партии. Драмжеру настолько вбили в голову словосочетание «республиканская партия», что она превратилась для него почти что в божество. Республиканцы клялись, что будут гарантами свободы для негров, что предоставят каждому из них по сорок акров земли и по мулу.
Когда настало время избрать представителя на негритянский съезд в Мобиле, Драмжер стал кандидатом и единогласным избранником. Другие члены Лиги понимали, что этот грамотный, хорошо одетый, цивилизованный человек сможет представлять их куда успешнее, чем кто-либо другой. Драмжер гордился оказанным ему доверием. Мистер Максвелл, делегат съезда! Мистер Максвелл, президент «Союзной Лиги»! Мистер Драмжер Максвелл из Фалконхерста! Наконец-то он стал видной фигурой!
От былого авторитета истинных Максвеллов не осталось и следа. Софи и все, что она олицетворяла, принадлежало теперь прошлому. Среди негров он пользовался высочайшим уважением. Крис и Бингем ходили у него в друзьях, американская армия выступала его защитницей. Стремясь гарантировать переход всего того, чего он добился, его сыну, он обратился к армейскому юристу и составил завещание, оставляя все сыну, как единственному наследнику, и назначая ему в опекуны Криса. Настанет день, когда сын станет такой же крупной персоной, как его отец.
Однако, несмотря на все успехи, Драмжера преследовал страх. Страх не покидал его, когда он уезжал из Фалконхерста, когда садился на поезд в Вестминстере, когда прибыл в Мобил и очутился совсем один на городской улице.
Однако боялся он только до тех пор, пока не добрался до дома майора Аллисона, друга Криса, согласившегося приютить Драмжера. Майор Аллисон и его жена, родом, как Крис, из Бостона, являли собой мирную супружескую пару средних лет. Они были давними сторонниками освобождения рабов, яростно боролись за это еще до войны, а теперь, вдохновляемые фанатической верой в свой идеал, переехали на Юг, к новому месту службы майора. Они и их дочь Мэри, лишенная подобно родителям всякого предубеждения к цвету кожи, приняли гостя с большим воодушевлением, чем если бы к ним явился белый. Никогда прежде Драмжеру не приходилось так близко сходиться с белой семьей. Их чуткость помогла ему отбросить всякое смущение.
Мэри Аллисон пришлась Драмжеру особенно по душе. Крис намекал, что намерен в один прекрасный день назвать ее миссис Холбрук, и Драмжер полностью одобрил его выбор. Мэри не отвечала принятым на Юге стандартам красоты, но в ее пользу говорили молодость, привлекательность и, главное, ум. Драмжеру было стыдно даже прикоснуться к ней, а если обстоятельства заставляли его брать ее за руку, то он испытывал сильнейшее смущение.
Темнокожие делегаты съезда в большинстве своем щеголяли хозяйскими обносками, некоторые и вовсе являлись на заседания в тех же штанах из мешковины, в каких гнулись на плантациях. Драмжер резко выделялся на их фоне своим костюмом с иголочки, белоснежной рубашкой, надраенными туфлями. Никто не сомневался, что именно он станет конгрессменом от округа. Когда были оглашены кандидатуры, он не удивился, услышав свою фамилию, хотя поежился от страха оказаться в Вашингтоне, где его способности подвергнутся куда более строгой проверке, чем в Мобиле. Его избрание считалось решенным делом, поскольку негров в округе было гораздо больше, чем белых, и они должны были дружно проголосовать за такого видного кандидата.
Однако, как он ни блистал на съезде, долгие недели в Мобиле были лишены для него интереса. Он заранее боялся Вашингтона, полагая, что там окажется так же скучно, как в Мобиле. Проведя три недели без женщины, Драмжер вконец изнервничался. Правда, в городе имелись чернокожие проститутки, сотнями слонявшиеся по улицам, но ему хватило одной вылазки в квартал грязных притонов, чтобы с омерзением отказаться от такого варианта. Он был наслышан о косящей жриц любви чудовищной болезни и боялся ее подцепить. К тому же мысль о том, чтобы платить женщине, которая облегчит его плоть, была ему совершенно чужда. Он мечтал о девушке, подобной Кэнди.
И настал-таки день, когда он встретил ее!
Драмжер как раз выходил из зала заседаний вместе с делегатом от Мобила по имени Уильям Груби, когда заметил ее неподалеку. Сперва его внимание привлекла изящная коляска, влекомая двумя лошадьми, потом он заинтересовался сидящей в ней женщиной. Она покачивалась на подушках, пряча лицо под широкими полями соломенной шляпки. Однако ему показались знакомыми наклон
— Бун Фримен из Селмы, — подсказал Груби. — Напрасно он вяжется к мисс Кандейс. Он воображает, что ему повезло, но домой он вернется ощипанным цыпленком. Да, уж мисс Кандейс вывернет ему карманы! Она — самая дорогая шлюха во всем Мобиле.
— Вы с ней знакомы? — спросил Драмжер своего спутника, провожая взглядом коляску, в которой делегат из Селмы уже обнимал за плечи Кэнди, на шляпке которой в такт движению покачивались два белых пера. — Где она живет?
— Она не из притона. У нее собственный дом на Магазин-стрит. Она появилась здесь два-три года назад, с мужем по имени Купидон Бошер. Они назвались свободными неграми из Нового Орлеана. Бошер сорил деньгами и ни в чем себе не отказывал: купил богатый дом, завел экипаж, одел жену, эту самую Кандейс, с головы до ног. Но в один прекрасный день Бошера нашли с перерезанным горлом. Его жена рассказала, что мужа убили грабители, ворвавшиеся в дом, но ей мало кто поверил, потому что не прошло и недели, а она уже появилась в обществе одного свободного негра, владельца дровяного склада. Ее никак нельзя было назвать безутешной вдовой. Скоро она вытянула из разини все денежки и отправила его на все четыре стороны. После этого она уже никем не брезговала — ни неграми, ни мулатами, ни белыми, лишь бы у них водились деньжата. Болтают, что она очень богата. Якобы за одну ночь берет двадцать пять долларов, но клиенты говорят, что она того стоит. Сам я могу только гадать, так ли это, — у меня никогда не было лишних двадцати пяти долларов, чтобы потратить их на баловство. Предпочитаю заниматься этим делом бесплатно.
Однако Драмжер мог пожертвовать этой суммой, он вожделел Кэнди, совсем как после первой ночи, проведенной с ней в доме Мастерсона в Новом Орлеане. Деньги, которыми швырялись она и Кьюп, наверняка были теми самыми золотыми, которые хранились прежде в железном чайнике в фалконхерстской земле. Драмжер уже почти истратил свою долю, чего, судя по всему, нельзя было сказать о Кэнди.
На следующий день он вооружился туго набитым бумажником и нанял экипаж. Путь его лежал вокруг гавани, на Магазин-стрит — короткую улицу, застроенную кокетливыми домиками, опрятность которых резко контрастировала с окружающими кварталами, потонувшими в нечистотах. Кучер, по-видимому, отлично знал этот адрес и лихо подкатил к белому заборчику, огораживающему дом. Считая Драмжера не последним смертным — мисс Кандейс посещали только господа, не знающие нужды, — он сам распахнул для него калитку. Тропинка, ведущая к домику с белыми оконными ставнями, заросла сорняками, и Драмжеру приходилось пригибаться, чтобы не получить по лицу веткой мирта, остролиста или жасмина. Впрочем, сам дом содержался в полном порядке. Драмжер постучал в дверь медным кольцом. На стук вышла негритянка в черном ситцевом платье, в белоснежной шляпке без полей. Она загородила дверь, чтобы гость не мог проникнуть внутрь.
— Кто вы такой? — спросила она. — Мисс Кандейс назначила вам прием?
— Мне это ни к чему, — отмахнулся Драмжер. — Если она дома, она захочет меня повидать.
— Мисс Кандейс дома, но она очень разборчива с посетителями. — Женщина по-прежнему загораживала дверь. Она была более ярко выраженной представительницей негроидной расы, чем Драмжер, поэтому он решил, что с ней можно не церемониться.
— Прочь с дороги, черномазая! Как ты смеешь меня останавливать? Иди, передай мисс Кандейс или как ты там ее величаешь, что явился Драмжер, то есть мистер Максвелл с плантации Фалконхерст, и что я желаю ее видеть. Я с ней щедро расплачусь. Шевелись, толстозадая!
Она попятилась, пропуская его в хорошо обставленное помещение. К его изумлению, Кэнди восседала в кресле и смотрела на него, не мигая. Видимо, она слышала разговор в дверях.
— Чего тебе, Драмжер? — небрежно спросила она, не вставая, а лишь с деланным изяществом поводя плечами.
— Того же, чего любому, кто переступает твой порог. Я слыхал, что ты теперь берешь за это дело по двадцать пять долларов? У меня есть с собой эти деньги, я их тебе заплачу. Чем мои деньги хуже любых других? Наверняка не хуже, чем деньги Буна Фримена. — Он вынул из внутреннего кармана бумажник и помахал у нее перед носом всем своим состоянием, сократившимся до нескольких сот долларов. Потом он неторопливо отсчитал две десятки и одну пятерку и бросил их на столик, заставленный безделушками. — На тебя мне не жалко денег, Кэнди. А вообще это тебе следует заплатить. Помнится, раньше я тебе сильно нравился.