Хозяин снов

Литэм Джонатан

Потом он повез ее за околицу, в пустыню. Там они сидели на горбах соляных барханов, смотрели на закат и ужинали.

Мысли его бродили далеко. Он долго сидел в молчании, Гвен тоже. Наконец она осведомилась тишайшим голосом:

— А другое место сделал Кэйл? Дом для нас? Он похож на тот, где ты жил прежде?

— Да.

— Почему мы туда не отправились? — спросила она. — Там лучше, чем здесь.

— Я хочу, чтобы ты меня узнала. Это тоже моя часть.

— Эверетт, это худшая твоя часть. Все

это лишнее. Ты ведь отсюда сбежал.

— Разве не в этом суть любви? — спросил он. — Если любишь, люби и худшую часть. — Он знал, что уходит в сторону. Говорит о любви, когда надо говорить о настоящем и поддельном.

— Не знаю, — сказала она.

— Ну так вот, Гвен, мне кажется, что сейчас от меня осталось только это. Худшая часть.

— А мне кажется, ты себя жалеешь. — Она положила на фольгу кость с жилистым мясом. — И еще мне кажется, это тухлятина. Я не верю, что ты мог создать такую помойку, это жуткое место — только для того, чтобы меня сюда затащить.

Он смотрел вдаль, туда, где заходящее солнце играло на полотне автострады, и думал о своем путешествии в Калифорнию, о том, что оставлял, как ему верилось, позади, и о том, к чему, как ему верилось, стремился.

— Кэйл говорит, ты способен на любые чудеса, — сказала она. — Эверетт, мы можем получить все, что захотим.

Он промолчал.

— Давай вернемся, — попросила она.

— Рано.

Она сжала его руку.

— Тогда давай отправимся в тот дом. Куда угодно, лишь бы подальше отсюда. Ну пожалуйста!

Он повернулся и увидел в ее глазах страх.

— Ладно.

Он перенес еду в машину и отвез Гвен обратно в Комплекс.

Там она уселась на кушетку, съежилась.

— Мне страшно. Если ты меня бросишь, я не буду знать, что случится дальше. Не буду знать, куда попаду. Господи, какой здесь запах!

— Я не хочу тебя бросать.

— Тогда прекрати! Ты же все портишь.

Резкий тон. Снова — отголосок Кэйла.

— Мы же здесь всего несколько часов, — сказал он. — Дай шанс.

— Эверетт, это безумие!

— Пожалуйста, зови меня Хаосом. Это важно.

— Нет. Я не буду звать тебя Хаосом. У тебя другое имя. — Она опустила голову и заплакала. — Все это неправда.

— Неправда?

— Все это — не то. Ненастоящее. Эверетт, это подделка. Как плохо, что ты не понимаешь!

— Все — подделка. — Он вскрыл молочный пакет и глотнул спирта. — Сейчас все — подделка. Но и среди подделок встречаются очень неплохие. Те, что подсказывают реальное. Вроде тебя, Гвен. Ты подсказываешь меня. — Он снова хлебнул. — Знаешь, ты ведь тоже — подделка.

— Не надо так говорить. — Ее щеки покраснели от гнева, слезы мигом высохли. — Эверетт, я так долго тебя ждала, а ты…

Слова Кэйла. Каждый раз, когда она злилась, Эверетт слышал Кэйла. Ее ласковая ипостась

выглядит убедительней, ведь она извлечена из снов Хаоса, но злую пришлось изобретать целиком. А образец у Кэйла был один — он сам. И его голос.

— Тебя создал Кэйл, — произнес он.

— Нет…

— Ты — подобие. Он тебя сотворил по нескольким клочкам воспоминаний. А в основе — мысль обо мне, о том, что мы с тобой были вместе. Он рассчитывает, что я закончу его работу. Наделю тебя кровью и плотью, сделаю настоящей.

— Кэйл мне совсем другое говорил.

— Он лгал тебе. Ты — фильм. — Эверетт глотнул спирта, пряча глаза. — Гвен, ты — подарок для меня. Приманка, чтобы я вернулся. Кэйл потрудился на славу, ты стала его шедевром. Он добился того, что ты сама поверила в свое существование.

Она снова заплакала.

— Неужели ты не видишь, что я — это я? Неужели не слышишь мой голос?

— Будь ты настоящей Гвен, ты бы меня любила и здесь. Любила бы Хаоса.

— Эверетт, я не обязана любить тебя только за то, что ты есть. — Она встала. — Я не собака.

Он ничего не сказал. Лишь подумал: «Никому бы и в голову не пришло делать фальшивую собаку».

А шляпвилкская частица его разума подумала: «Будь ты собакой, мы бы тебя зажарили. Отменная жратва».

— Все это ложь. — Она направилась к двери. — Я не желаю выдерживать никаких проверок. До встречи, Эверетт. Я не знаю никого по имени Хаос.

Придерживаясь в темноте за стену лестничной шахты, она затворила за собой дверь. Каблучки процокали по ступенькам и постепенно стихли внизу.

Тот, прежний Эверетт не выдержал бы ее ухода. Наверное, побежал бы за ней.

Но Хаос не побежал. Хаос потянулся за выпивкой.

Глотая, он подумал: а все ли из того, что он ей наговорил, — правда? А если правда, то что все это значило? В глубине его существа сидела боль. Он пытался погасить ее спиртом. Сидел, глядел на меркнущие свечи, и слова, сказанные им, и слова, сказанные ею, проносились эхом в голове и таяли, как нематериальный осадок келлогова сна. В конце концов, как всегда, осталась только эта комната. И старые кинопроекторы, что таращились в пустые залы.

А вдруг все, что предлагал Кэйл, — истина? Вдруг Эверетт способен превращать сон в явь? Вот это было бы забавно. Поскольку кое-чего Кэйл определенно не учитывал.

Шляпвилка.

За это и выпьем. Хаос приподнял пакет.

В вентиляционной системе завывал ветер пустыни. Снаружи царила ночь. «Интересно, — подумал Хаос, — куда пошла эта женщина, в город или на автостраду? А может, исчезла, как только покинула здание и пределы моей досягаемости? Бессмыслица какая-то… Все бессмыслица: и Сан-Франциско, и тамошний народ. Сущий бред. Ох, уж этот Келлог со своими дурацкими идеями…»