Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь
Шрифт:
— А вы и не падаете, когда никто у вас под ногами не путается.
Все слышат, что сказала хозяйка, так громко она это говорит; однако никто и виду не подает. Только когда хозяйка, сняв с сучка свой жакет, надевает его и выходит из круга вместе с Виллу, который плетется за ней, точно побитая собака с повисшими ушами, — только тогда лыугуский Кусти находит слова, вызывающие общий смех. Даже кырбояская Лена не может удержаться от смеха, так как гармонист Кусти, глядя вслед уходящим, говорит деловым тоном:
— Кырбояская пошла со своими двумя Моузи.
Всем это кажется ужасно смешным, и с этой минуты они называют каткуского Виллу кырбояской Моузи, его зовут так даже те, кто
Виллу и хозяйка не слышат слов Кусти, они слышат только смех. Провожаемые этим смехом, они идут не в Кырбоя, а, обогнув озеро, направляются к вересковой пустоши, словно только теперь, под вечер, решили собрать свою долю орехов, чтобы они не осыпались на корм мышам.
20
Уже смеркалось, когда хозяйка Кырбоя и каткуский Виллу снова вышли к озеру. Это, правда, было не то место, где они сидели в последний раз, разговаривая об осине с краснеющей листвой. Но осина была видна и отсюда; где бы ты ни стоял у кырбояского озера, это дерево, сейчас уже ярко пылавшее, сразу бросалось в глаза, хотя по сравнению с соснами было совсем крошечное. Такое уж это было удивительное озеро, такая удивительная осина.
Над озером царит тишина, полная тишина царит над озером и над вересковой пустошью, где только что гуляли Виллу и хозяйка Кырбоя. Лишь с того берега все еще доносятся призывные звуки гармошки. Лишь звуки гармошки еще летят через озеро к вересковой пустоши, летят мимо Виллу и хозяйки Кырбоя, словно до них гармошке нет уже никакого дела.
— Вам надо больше работать, — говорит хозяйка, нарушая царящую вокруг тишину, — тогда вы не будете так много думать о прошлом и настоящем.
— Работы у меня довольно, — отвечает Виллу.
— Я знаю, — говорит хозяйка, — но у вас должна быть своя работа.
— Все, что я делаю, когда-нибудь мне же и послужит, другого наследника в Катку нет, — замечает Виллу.
— Когда-нибудь, конечно, — соглашается хозяйка, — но ведь это будет «когда-нибудь», а что сегодня? Вам надо иметь свою усадьбу, у вас должны быть свои заботы, это ведь совсем другое дело. Отец ваш еще здоровый и крепкий старик, он долго проживет.
— Что поделаешь, — говорит Виллу. — Так уж сложилась жизнь, куда же мне теперь деваться, что затевать?
В ответ на это хозяйка Кырбоя произносит свои заветные слова, и Виллу, услышав их, вздрагивает:
— Возьмитесь за Кырбоя!
Виллу отвечает не сразу, он собирается с мыслями, напрягает весь свой ум, стараясь понять, что хочет сказать этим хозяйка Кырбоя.
— Вы говорили в яанову ночь о том, что следовало бы сделать в Кырбоя, — продолжает хозяйка, — так возьмите и сделайте все это. Хоть завтра же приступайте.
Хозяйка говорит сейчас тихо и серьезно; Виллу кажется, будто она говорит сейчас почти торжественно, даже голос у нее немного дрожит.
— Но ведь у вас есть Микк, — отвечает Виллу, — я знаю его, он молодец, работящий парень.
— О господи! — восклицает хозяйка. — Не знаю, глупы вы или бессовестны. Поймите же наконец: я предлагаю вам стать хозяином Кырбоя!
Так восклицает хозяйка и, отвернувшись, начинает плакать. Только теперь Виллу догадывается, что имела в виду хозяйка, когда предлагала ему хоть завтра же приняться в Кырбоя за то, о чем он, хмельной, говорил в канун яанова дня. Но и теперь он не находит, что ответить, а только смотрит на плачущую подле него хозяйку Кырбоя. И ему кажется, что это вовсе не кырбояская хозяйка, это даже не кырбояская барышня, а та самая девчонка, которая бегала с ним когда-то босиком
— Вам не следовало бы так говорить, — замечает Виллу, — с таким калекой, как я, вам не следовало бы так говорить, мне и без того тяжело.
— Это, конечно, глупо, что я с вами заговорила, — обиженно, сквозь слезы, отвечает хозяйка, — мне бы надо было поступить с вами так, как тогда под большой березой.
— Да, уж лучше что-нибудь в этом роде, — соглашается с ней Виллу.
Оба умолкают. Хозяйка плачет, Виллу сидит и мучается. С противоположного берега озера доносятся звуки удаляющейся гармошки, ведь уже темнеет. На гладкой поверхности озера отражаются отблески вечерней зари. Где-то плещется рыба.
— Это вы должны были раньше предложить, — говорит наконец Виллу, — когда у меня и глаза и руки еще целы были. А теперь, посудите сами, куда я такой гожусь.
— Конечно, должна была раньше предложить, — соглашается хозяйка. — Должна была предложить еще тогда, когда я вам глаз выколола. Мне не следовало никуда уезжать, надо было остаться в Кырбоя и жить здесь все время. И, поверьте, я бы осталась, будь я уже тогда хозяйкой Кырбоя, видит бог, осталась бы. Я, наверное, предложила бы вам стать хозяином Кырбоя еще тогда, когда вы там, на болотной кочке, высасывали у меня из ноги змеиный яд. Потому что змея меня в тот раз вовсе не укусила, я просто притворилась, будто меня укусила змея и я страшно боюсь умереть. Мне хотелось увидеть, что вы станете делать, зная, как я боюсь умереть, хотелось увидеть, решитесь ли вы высосать яд из моей ноги. Вот тогда я и предложила бы вам стать хозяином Кырбоя, будь я сама его хозяйкой. Но тогда я не была хозяйкой, я ничем еще не была в те дни, когда играла с вами в лесу, а под конец, разозлившись, выколола вам глаз.
— Неужели правда, что вас тогда змея не укусила? — спросил Виллу.
— Такая же правда, как и то, что я сегодня предложила вам стать хозяином Кырбоя, — ответила хозяйка, поворачиваясь к Виллу.
— Но вы же показали мне красное пятнышко и даже каплю крови, — заметил Виллу.
— Я на колючку напоролась, — ответила хозяйка.
Виллу помолчал немного, стараясь заглянуть в темноте в блестящие глаза хозяйки.
— Как вы до этого додумались? — с недоверием спросил Виллу.
— Сама не знаю, — ответила хозяйка, — словно вдруг что-то нашло на меня. Помните, в тот день светило жаркое солнце, надвигалась гроза, у нас были полные корзины морошки, мы сперва ели ягоды, потом стали бросаться ими друг в друга, пока корзины не опустели. Ваша корзина опустела раньше, тогда вы отняли корзину у меня и продолжали кидаться ягодами. Я разозлилась, и хотя мне нравилось, что вы делаете, я все же решила вам отомстить. И когда мы стали наперегонки собирать ягоды — кто скорее наберет полную корзину, — я вдруг вспомнила, что дядя Оскар рассказывал однажды, будто при укусе змеи надо обязательно высосать яд. Я подумала: ладно же, вы выбросили из моей корзины всю морошку, так я заставлю вас высосать из моей ноги несуществующий яд. Небось не понравится! Вот так это и произошло.
— А я-то, дурак, сосал и сосал и потом долго сплевывал, ведь вы уверяли меня, что иначе я сам отравлюсь. Но скажите, неужели вам не было больно? — спросил Виллу хозяйку.
— Было, — ответила хозяйка, — но я терпела.
— Так вот оно что! — воскликнул Виллу, помолчав. — Теперь я понимаю, почему вы потом в озеро побежали.
— Вам следовало это сразу понять, тогда и глаз был бы цел, — сказала хозяйка.
— Не думаю, — возразил Виллу, — я, как видно, из породы невезучих. Если бы я сберег свой глаз тогда, то наверняка потерял бы его в другой раз, — например, на войне. А вместе с глазом, быть может, и жизнь.