Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь
Шрифт:
— Вы говорите ужасные вещи! — воскликнула хозяйка словно в испуге, и Виллу показалось, будто она чуть-чуть к нему придвинулась. — Вы говорите о своих несчастьях так, словно вас преследует злой рок, от которого нет спасения.
— Как видите, мне и впрямь не удалось уйти от судьбы, — ответил Виллу.
— Вы можете уйти от нее, если захотите, — сказала хозяйка.
— Каким образом? — спросил Виллу.
— Я уже сказала, — ответила хозяйка.
— Не будем больше говорить об этом, — произнес Виллу, как бы опасаясь чего-то. —
— Вы и одним глазом видите достаточно хорошо, чтобы быть хозяином Кырбоя, а рука — это не столь важно; ведь в Кырбоя хозяину не надо работать на лугу или в поле, для него найдутся дела и поважнее, было бы лишь желание и умение ими заниматься, — продолжала хозяйка.
— Это только так говорится, — возразил Виллу.
— Что значит — только так говорится? — спросила хозяйка.
— Ведь в Кырбоя не только хозяин нужен, — сказал Виллу. — С обязанностями хозяина я, быть может, и справился бы, а вот другое…
— Что — другое? — спросила хозяйка, как будто не поняла, что Виллу хотел этим сказать.
— Хозяйке Кырбоя, кырбояской барышне нужен и муж, — ответил Виллу, — а для этого калека не годится.
— А если хозяйка Кырбоя хочет выйти за этого калеку? — спросила хозяйка.
— Ну, так калека этого не хочет, — ответил Виллу резко.
— Тогда другое дело, — проговорила хозяйка и, откинувшись к стволу сосны, снова заплакала.
— Не надо из-за этого плакать, — сказал Виллу, — я не совсем так выразился, но вы должны понять… Я хотел бы, да не могу…
— Почему? — спросила хозяйка.
— На это не так-то легко ответить, — сказал Виллу. — Посудите сами — что я буду за человек, если соглашусь теперь, калекой, жениться на вас? Я, может, только подвыпив пошел бы на это, но, протрезвев, схватился бы за голову. Мое время прошло. Вы сами видели сегодня — разве раньше со мной могло случиться что-нибудь подобное? Раньше в наших местах меня все боялись и уважали.
— Вы только о себе думаете, — заметила хозяйка.
— Не знаю, о ком я думаю, я поступаю, как умею, — ответил Виллу. — Но если вам так уж хочется, я наймусь в Кырбоя батраком, женюсь на Ээви, у нее от меня сын, наймусь в Кырбоя и стану делать все, что вы захотите. Так можно.
— Батраки в Кырбоя и без вас есть, там хозяин нужен, — ответила хозяйка. — Приходите хозяином, пусть тогда и Ээви с сыном перебирается в Кырбоя, если, конечно, захочет. Тогда вы сможете воспитывать своего сына, как сына хозяина Кырбоя.
— На это Ээви никогда не согласится, да и сына своего не отдаст в Кырбоя, — сказал Виллу.
Они умолкли и, сидя в темноте, думали каждый о своем, пока хозяйка наконец не сказала:
— Бобылке Ээви легче, чем кырбояской хозяйке, у нее, по крайней мере, сын есть.
В этих словах было и сожаление и как бы упрек — Виллу чувствовал, что в них был и упрек.
— У каждого свое счастье, — сказал
— Кырбоя для меня вовсе не счастье, — ответила хозяйка. — Я сказала отцу, что только в том случае останусь здесь, если вы согласитесь быть хозяином.
— А иначе?
— Иначе не знаю что будет… Продадим Кырбоя или сдадим его в аренду, — ответила хозяйка.
— Вы хоть думали бы, что говорите, — в испуге воскликнул Виллу; у него даже сердце замерло. — Я ведь могу совсем ослепнуть, мне это врач сказал, когда спрашивал, одинокий я или семейный. Слава богу, что вы одинокий, сказал он, так все же легче, ведь кто знает, надолго ли у вас зрение сохранится. Правда, потом он говорил другое, только этому не стоит верить.
— А как же Ээви с сыном?
— Она — другое дело, — ответил Виллу, — она мне и в сиделки годится. Но ведь я и на Ээви еще не женился, сижу только, как волк у загона, и щелкаю зубами. Ах, барышня, если бы вы знали, каким голодным волком я чувствовал себя все эти дни!
— Бросьте все это и становитесь хозяином Кырбоя, — сказала хозяйка, — там вы нужны, там вас ждут. Приходите сегодня же, хоть сейчас, вот в этом воскресном костюме.
Хозяйка умолкла, но Виллу был упрям, как бык, который готов идти куда угодно, только не туда, куда его гонят. Готов идти в огонь и в воду, только не туда, куда гонят, словно там его подстерегает опасность, гибель.
— Нет, — ответил Виллу, — не могу. В Кырбоя я буду для вас обузой, ненужным хламом, да и сам себе стану в тягость.
— Не тревожьтесь обо мне, — сказала хозяйка, — только соглашайтесь, если вам Кырбоя по душе.
Но Виллу не мог не тревожиться о хозяйке, хотя Кырбоя и было ему по душе. В Катку Виллу мог бы жить как угодно, он мог бы жить там даже слепым, безногим или безруким, и ему все-таки казалось бы, что жить еще стоит. Но идти в Кырбоя таким, какой он теперь, или совсем слепым — на это Виллу не мог согласиться. Мало того: разговаривая здесь в темноте с хозяйкой Кырбоя, Виллу невольно спрашивал себя, стоит ли ему, слепому и калеке, жить даже в Катку, если, несмотря ни на что, его так сильно влечет к себе Кырбоя?
Особенно мучительным стал этот вопрос для Виллу, когда хозяйка под конец взяла его больную руку и стала поглаживать ее, словно была всего-навсего бобылкой Ээви, у которой от Виллу сын. Только хозяйка была смешнее, чем Ээви, Виллу она показалась куда более смешной, потому что, держа его больную руку в своих, хозяйка вдруг заговорила с ней так, точно это было живое существо или сам Виллу:
— Ах ты, культяпка, культяпка, — говорила хозяйка, — почему ты не хочешь стать хозяином Кырбоя? Разве тебе этого мало? Но ведь у меня ничего больше нет, я предлагаю тебе все, что у меня есть, правда, немного поздно, но все-таки предлагаю. Я, глупая, не сумела сделать этого вовремя, уехала на чужбину.