Хозяйка мельницы

Демина Евгения Александровна

— Что за напасть, — поплевал через плечо Светан. — Может, Недоля чья-то. Я даже знаю чья.

Попросив у Деда защиты и доброй дороги, мужчины вернулись в усадьбу. Хильдико с разбегу прыгнула на брата.

— Я всё видела! Я знала, знала!

Аскольд отлепил её от себя и подошёл к Любомире, которая присела на крыльце, на перила.

— Всё, я тебя отстоял. Будешь моей теперь.

Блеснули глаза у княжны. Но не от радости. Только и слышно от него: «я», «моей»… Как-то там Драгомир Твердиславич, живой ли? Пойти посмотреть…

IX

Радимичи гостили

ещё два дня, пока Драгомир умывался настоем кровавника, [51] а его храбры всё чаще задевали Ростиславовых локтями в сенях. Варяги по сеням не слонялись: были дела поважнее.

Багровела трава у хлева, коптились днища котлов, бухло тесто для коровая. Гремели сундуки, легла на скамью кунья шуба, [52] ждёт невесту огневой наряд.

Любашка не показывалась на людях, над ней пели сёстры, укладывали приданое, плакали.

51

Кровавник — тысячелистник (останавливает кровотечения).

52

Кунья шуба — на неё, по обычаю, садилась невеста перед свадьбой.

Плакала сама Любашка или нет — блёклым голосом повторяла за девушками:

— Не давай, кормилец-батюшка, Своего-то слова верного, Не крепи-ко меня, девицу, Крепко-накрепко да н авеки…

На свадьбу Драгош не остался, ушёл накануне, рано утром. Княжичи сами вешали за ним засов.

Усадьбу накрыла тишина, только солнце щекотало ставни — цеплялось, чтоб подняться выше, птахи купались в пыли, гнус гудел… Хлестали по пёстрым бокам хвосты, стадо лилось на луга. Конюхи с Владком пошли проведать табун.

Ограда разломана, кони мечутся, и меньше их… чуть не вполовину. Сторожа? У одного лицо вчистую выедено, второй поломан весь, сказать ничего не успел, только кровь ртом пошла.

Рванулась братина на поиски. След остыл, лошадей и не сыщешь. Целыми привели только двух, с остальных — то копыта обглоданные, с кого — хвост, с кого — зубы. Принесли красные ошмётки — разорванная в клочья рубашка-целошница. [53] Будет переполох и на женской половине…

Ростислав рвал на себе волосы, братья-волки рядком сидели на поленнице и в четыре голоса причитали над косточками. Из женского дома никто не показывался.

53

Целошница — рубашка к свадебному наряду невесты.

— Боятся, — прошипел князь. — Правильно делают. А ну все за мной.

Пегая стая хлынула мимо курятника, трое серебристо-чёрных волков впереди ткнулись носами в руки князя. Он поскрёб им за ушами и под салазками.

Четвёртый остался: прижимал лапой конскую ногу и сипло

постанывал.

Выпорхнула из светлицы Хильдико, покружила над поленом, потрепала аспидный загривок.

— Не плачь, Ворон-то твой жив…

Владко громко шмыгнул:

— Как ты не поймёшь. Я же не с одним Вороном… Я их всех кормил, поил, объезжал, холостил… Купал, гривы расчёсывал… А теперь всё-о-о…

— А вот и не всё — пока не отомстим, — девушка задумалась.

— Мы этого не оставим… Будь у него стада, всем глотку перегрызём… Я с него шкуру спущу-у-у…

Хильдико обняла его и погладила по голове. Волосы были пушистые и горячие.

— Я бы сама спустила — за брата. Но придётся остаться… Буду удачу вам звать.

— Да… Видно то намНедоля плакала. Хотя… — направил покрасневшие глаза на Хильдико. — Я всё равно не верю. Что-то здесь не то… Страшно. Вешка теперь засыпать боится: «Вдруг тоже не проснусь». Вроде не младенец — восемь лет — должен сам уметь оберечься. К нам в постель лезет, а за ним Радей, потому что одному тоже страшно…

— Добричка не боится. Наоборот, любопытничает: «Видела мельницу? Видела мельницу?».

— Да есть она, эта мельница, я видел. А кстати, ты похожа на ту девушку.

— Какую девушку?

— У мельницы девица была. Во сне у нас. Ты сны читать умеешь?

— Сны-ы?.. Плоховато… Не сильна я в этом.

— Рогнеда читает, а тоже не помогла… А мельница на север отсюда. Может, переход дневной…

— Думаешь, ведьма там поселилась?

— Ведьма… Если не посильнее…

— Я попробую узнать.

Солнце переступило полдень, поволокло тени против травы. Соколиная и волчья откинулись на дровяной укат. О верхние поленья стукнулось подклёванное яблоко, зелёное ещё и жёсткое, как голыш.

Владко вдруг полез за пазуху.

— Хильдико…

— Что?

— Вот это тебе.

На пальцах у неё повисла нитка речного жемчуга, розоватого и вытянутого — как зёрна.

Пошло бы к красному наряду с белой вышивкой…

— Мне ли? Не хочется чужую судьбу примерять.

— Тебе, тебе, — Владко подвинул к ней её же руку. — Носи, не бойся. Вернусь — проверю. Не вернусь — всё равно носи.

— С замочком?

— Дай я.

Девушка закрутила волосы. Надо ж, подарки. А что взамен попросит?

— Хватит, щекотно.

Шершавые ладони нехотя соскользнули и снова принялись баюкать копыто.

— А знаешь, там с медведями косуля была. Мелкая такая, вздорная. Ни дать ни взять сестра.

— Значит, она сама?

— Видать порезвилась. И платье изорвала, и как коней бьют, посмотрела… Не прощу.

Он замолчал. Хильдико обернулась и увидела брата. Спрятала ожерелье под рубашку.

— Куда оселок [54] дела?

— Почему сразу я?

— Секиру точила?

— Я к вам заходила, с собой не брала. Ищи.

— Пойдём, поможешь. Чем бездельничать.

— Полтабуна задрали. Жалко.

Аскольд шагнул ближе. Хильдико встала.

54

Оселок — точильный камень, брусок.