Хозяйка мельницы
Шрифт:
Хильдико пожала плечами. Она больше слушала, что происходит за дверью. «Не смей оставлять!» — уловила она слова князя.
— Хильдико-о, слушай, — девочка дёргала её за рукав. — Про неё даже песню сложили:
Крыша мельницы выше Ирия,
Сваи мельницы — ниже Тьмы кромешной,
А опоры-то выше дерева,
А и матица точно Млечный Путь.
А мука с той мельницы все болезни лечит,
Жернова-то мельницы — бел-горюч камень,
И не только муку они молоть могут,
Всё кривое-то правят, всё плохое чинят,
Всё-то старое — точно новое будет,
А и выше колеса — вода живая,
А и ниже колеса —
А само-то колесо всегда вертится,
Днём-то посолонь, да добро творит,
Ночью вертится против усолонь,
Время вспять ведёт, всё зло выведет.
А как встанет-то колесо её —
Так и быть беде на весь род людской.
Сквозь торопливый шёпот явственно прозвучал хлопок. Потом вошла Рогнеда и, встретившись взглядом с сестрёнкой, подняла руку — якобы ресница выпала. Из-под рукава заметно было: над губой собралась в усы юшка. Тут вбежала Любашка. Старшая быстро утёрлась рукавом.
— Красена с Горей где?
— В девичьей. Кто-то котёнка нашёл, хотят забрать.
— Как знают. Кашу с огня сними.
— Я тоже хочу котёнка! — Добричка бросила рукоделие и рванулась за добычей.
— Шитьё своё прибери, — сказала Рогнеда. — Хозяйку не гневай.
Хильдико показалось, она имела в виду себя.
Любашка поймала девочку в дверях:
— Делай, что сестра говорит.
Добричка с тяжёлым вздохом подчинилась.
Хильдегарде задумалась. Будущая невестка её не занимала. Если с кем здесь и надо считаться — это с Рогнедой. Но не водить соколице дружбу с гадюкой. Сестёр вроде любит, а остальные все ей враги. Разве так можно?
Велик был княжеский табун: шесть десят голов, не считая приплода. Дорого зять оценил злобу тестя. Полянин-маджак [27] пригнал Ростиславу коней и кобыл поровну: всё гнедых да серых, привычных к холоду, ветрам и степному бескраевью. Тесн одолжно быть им в полесье. Заживут ли там кони — солнцева кровь — у Кривовых внуков, [28] что только лесное зверьё знают? Ковать и заговаривать водили их в конец кузнецкий, к тем, кто с Огнём по-братски и к Солнцу поближе. Там не поверили, что князь управится с таким богатством. Известно, какой пастух из серого. Но Ростислав сказал:
27
Маджак — князь, предположительно — по-алански.
28
Крив — Велес.
— Конь — он кто? Животина. За животину наш Родитель и в ответе.
И стала волчья стая сторожить табун. Летом — на выгоне, близ усадьбы. В холода — на конюшнях, чтоб уберечь. Летом лесные своими сыты, а в зимний голод могут и наведаться. Родню бить не будешь, да скотину-то жалко. Сведёшь им на прокорм одну — иль две: Родитель-Велес тоже кушать должен. А остальных — стеречь.
Были кони гнедые да серые, точно бурая руда или железо. Раскалённым клинком засиял среди них белый хорезмец. Невидимкой в бою пройдёт — раз без цвета. Белым вихрем гибель принесёт. Так и назвали — Вихрем.
Оседлал его Ростислав, шагом, б егом пустил вдоль заплота. Резов конь, ему бы раздолья. Вышли за город, к берегу. Рысью гнал
Резов конь, седока не почуял. А всадник не молод. Потому ли, поэтому — вылетел князь из седла, да и пуще — ногой застрял в стремени. Если бы за куст не уцепился — не вытащил бы. К ак только выдернул — сам удивился.
Сыновья хотели проучить варяга, чтоб жеребцов не перехваливал, раз ни бельмеса в них не смыслит.
— Да ни при чём здесь он, — возразил отец, вытирая расцарапанные руки подорожником. — Это доченька, ведьма. Подумаешь, оплеуха… Пальцем тронуть нельзя.
Светан поднял его и хотел отряхнуть плащ.
— Тихо, спину ушиб.
— Уж я, батько, оттаскаю её за косы.
— Да разберись уж с сестрой и с женой. Дитё твоё, чай?
— Рогнедино-то? Я второй год к ней не подхожу.
— А пока Милка брюхатая?
— Что тут, девок больше нет? Стой, ты счас не дойдёшь. Давай донесу.
Младшие тем временем поймали Вихря. На следующий день, когда отец отлёживался, Светан пытался усовестить Рогнеду, Любашка примеряла свадебный наряд, а свеи успокаивали Аскольда, братья объезжали коня одни. В седло поднялся Владко: его животные слушались. Его собственный конь — вороной, беспросветной черноты, больше никому не подчинялся. Ещё прежний хозяин оставил его полудиким, считая, что кроме случки, его ни на что не применишь. По сравнению с Вороном Вихрь был несказанно тише. Владко, понятно, заскучал. Дёрнуло его с братьями показаться в город. Прошлись по Коростеню Волкодлак, Волох и Булгарин, сосчитали плетни, взбили пыль периной. Люди чурались, плевались, высекали огонь, [29] видя, как белая навь несётся не касаясь земли и прыгает в реку. Оттуда, небось, и явилась.
29
Высекали огонь — считалось, это отгоняет злые силы.
Вдоволь навеселились братья, искупали коней, вернулись в терем как ни в чём не бывало. Только зашли к отцу, похвастали, что укротили, что жеребец будет слушаться, как прибежал Векша. Сказал, воевода пожаловал. Ростислав покряхтел, взял посох и спустился во двор.
Воевода Стоян ведал общинными воями. Прот ив дреговичей и берзичей он тогда собирал ополчение. Был он знатен, князю норовил всегда наперерез, ревнуя, что за судом горожане идут к Ростиславу, даром что за тем слава бойника, а народ её уже побаивается и сыновей волчьему братству не даёт. Побраниться с князем было делом чести. И опять он посреди двора, у крыльца, степенно стоит, заложив руки за спину. За ним собиралась толпа — послушать. Княжеские воины всех пропускали и очень живо переговаривались.
Ростислав поравнялся с воеводой, вонзил посох в землю:
— Здравствуй, соседушка.
— И тебе не хворать.
Вокруг князя собрались сыновья, даже Вешка с Радеем приспели, Светан их оттеснил: малы ещё. Из-за Стояновой спины недобро смотрел Ярополк — единственный сын воеводы. Княжичи его всё время задирали, ещё с тех пор, когда портов не носили, дразнили телком и яркой. На бычка он не походил: худой, хоть и в кости широкий. Но с годами грозил раздобреть, как отец — а уж тот был здоров словно тур.