Хозяйка разорившейся усадьбы

Жарова Анита

Жалела ли я Форестера? Безусловно — да.

После того как инквизитор сжег тела ведьмы и ее слуг и развеял над рекой от Форестера даже пепла не осталось. Надо бы сделать ему достойные похороны и Рикхард пообещал, что организует все сам.

Мужу пришлось обратиться к инквизитору и тот выдал необходимые распоряжения. Бумаги о смерти дядюшки Трэвиса и Форестера Хакли были незамедлительно выданы. Нам пришлось организовать две могилы у себя в усадьбе, и никто кроме нас не знал, что в гробах отсутствовали тела. Дядюшка Дитрих был убит горем услышав печальную новость. Он сразу же приехал

в усадьбу и увидев могилу сына буквально у всех на глазах сразу же постарел и поседел. Он горько плакал стоя у могилы сына. Обвинял меня в его смерти. Рикхард злился, но я попросила его не вмешиваться. Как бы то ни было, но это была моя родня. Пошатываясь он ушел, бормоча себе что-то под нос и быстро отбыл, не сказав мне даже несколько слов на прощание.

Вскоре нам сообщили, что дядюшка умер. Рикхарду пришлось заниматься еще одними похоронами. Мне было грустно от того, что семейство Хакли постигла столь печальная участь.

Но кто кроме них самих в этом был виноват?

Меня они ни капельки не жали. Для них я была прислугой и не более того. Средством достижения своих целей. Без тени сожалений они хотели отдать меня в лапы барона фон Хафена. И тот, не сомневаюсь убил бы меня, как и других своих жен.

О его судьбе мы практически ничего не знали, но позже Рикхард как-то обмолвился, что слышал будто бы барон фон Хафен умер, не оставив после себя наследников.

Мы решили, что, не получив для ритуала новую жену с особым светлым даром, он быстро стал стареть. Времени на поиски новой жертвы оставалась немного. Он просто не успел. Да и к тому же ведьма, с помощью которой он проводил ритуал была убита. Барон фон Хафен умер естественной смертью. И мне было вовсе его не жаль.

Эпилог

За окном смеркалось, тяжелые тучи сгустились над нашим поместьем. Ветер нещадно барабанил в окно, склоняя до земли высокие деревья. Я лежала на кровати обливаясь от пота с огромным животом наперевес, широко расставив свои опухшие ноги. Надо мной суетились проворные служанки. Они то и дело обтирали мое тело сухими чистыми тряпками. Я металась, лежа на мягких подушках и выла в голос искусав губы в кровь.

Рикхард держал меня за руку и печально вздыхал, наблюдая за тем как я кричу от боли.

— Клянусь всеми богами, если это не прекратиться я убью тебя! — закричала, с силой сжимая ладонь мужа, содрогаясь в тяжелых предродовых схватках.

Боль была такая, что мне казалось, что меня сейчас разрывают на куски.

Рикхард невозмутимо держался, хотя ему было непросто наблюдать за тем как я страдаю.

— На вот милая, выпей! — тетушка склонилась надо мной с очередной настойкой, но мне они мало чем помогали. Эта бесконечная боль убивала, отнимала последние остатки сил.

— Тетушка, от чего же так больно? — сделав глоток, заскулила я, обливаясь слезами.

— Если бы я знала! — покачала она головой.

Своих детей бог ей не дал, и она никогда не испытывала подобных ощущений в отличии от меня.

Схватки стали чаще, и я уже не кричала. Бессвязно мычала в надежде, что скоро этот ад прекратится. Так продолжалось много часов. Амулет на моей шее горел ярким сиянием. Я надеялась,

что он хоть немного, но помогает мне. Я молилась всем известным мне богам, что мы с ребенком останемся живы.

Доктор прибыл в усадьбу с большим опозданием. Буквально утром он принимал роды у одной из горожанок. Поэтому сильно задержался в пути.

Оглядев глазами собравшихся, доктор молча поставил свой чемоданчик на стол. Достал необходимые инструменты. Вымыл руки с мылом и приступил к работе, привычной для него. Сделав быстрый осмотр, он нахмурился.

— Сколько часов продолжаются схватки?

— Десять, — протараторила быстро тетушка и испуганно всплеснула руками.

Подложив мне еще одну подушку мне под спину, доктор сделал все так чтобы мне было проще тужиться.

Увидев его я сквозь слезы улыбнулась. Наконец-то он пришел! Теперь я в надежных руках!

— Тужься! — доктор с силой надавил мне руками на живот.

Закричав от боли, я собрала в кулак всю свою волю и стала тужиться, превозмогая изнуряющую боль.

— Осталось совсем немного, тужься! — голос доктора срывался на крик.

Лицо Рикхарда стало практически белым. Он до ужаса боялся, что его любимая жена не выдержит столько боли и умрет у него на руках.

— А-а-а, — закричала я, с трудом выдавливая из себя крупный плод.

Через пару мгновений усадьбу озарил детский возмущенный крик.

Облегченно откинулась на подушки понимая, что на сегодня мучения закончились.

— Мальчик! — восторженно вскрикнула тетушка.

— Сын, — радостно произнес Рикхард, приходя в себя. — Мы назовём его Лайонелом в честь моего отца.

Услышав его слова я тут же пришла в себя.

— А-а-ах, — запыхтела я возмущенно.

И откуда только силы взялись?

С именами у нас возникла загвоздка. Я хотела назвать сына Драко в честь моего отца, а Рикхард мечтал назвать его Лайонелом. Вот только мне это имя совершенно не нравилось.

— Ну какой он Лайонел? — с любовью посмотрела на сына. — Драко. Драко Коупленд.

Служанки успели уже его обмыть и завернуть в теплое одеяло. Сморщенный малыш с красным опухшим носом казался мне произведением искусства. Никогда еще я не видела столь красивых и совершенных детей.

— Хорошо, — согласился Рикхард. — Драко Лайонел Коупленд.

Прошептала его полное имя медленно смакуя на языке и примирительно улыбнулась.

На том и порешили.

Пока я была слишком слаба, тетушка не выпускала Драко из своих заботливых рук. Решительно отказалась от кормилицы, решив ребенка полностью кормить сама. Мне не хотелось допускать в семью посторонних людей. Рикхарду ничего другого не оставалась как согласиться с моим решением.

Когда Драко исполнился год, Рикхард преподнёс мне подарок. Маленькую коробочку, открыв которую я не сдержавшись расплакалась. В ней лежала та самая брошь, которую я продала, впервые приехав в Портленд.

— Где ты ее нашел? — всхлипнула я, благоговейно беря ее в свои руки.

— Тетушка рассказала мне обо всем, а я счел своим долгом найти эту брошь и выкупить ее для тебя. Ведь это память о твоей покойной матери!

Глядя на брошь, я улыбнулась. Теперь будет что оставить в наследство дочери.