Хозяйка розового замка

Гедеон Роксана Михайловна

Извозчик подвез меня к роскошному магазину, витрины сияли шелками, затканными золотом и серебром. Рядом стояли богатые кареты, и сквозь стекло я видела, как две изящно одетые флорентийки примеряют у зеркал модные шляпки. В другой раз я и сама не отказалась бы заняться этим — заведение синьоры Раньери было уж очень респектабельно и роскошно… Но теперь у меня была совсем другая цель.

Едва я вошла в это царство моды, редчайших тканей, зеркал и манекенов, ко мне бросились продавщицы. Я попросила их провести меня к управительнице. Они указали на тощую высокую

даму в очках, сильно смахивающую на цаплю.

— Я хотела бы повидать хозяйку, синьору Раньери, — сказала я.

Улыбаясь очень любезно, управительница ответила:

— Прошу прощения, мадам, но синьора Раньери никогда не принимает клиенток лично. Сделайте заказ, и я вам обещаю, что он будет сшит под строгим контролем синьоры.

— Я не буду делать заказ. Мне нужно поговорить с ней. Вы понимаете? Это очень личное дело.

— Как ваше имя? — так же любезно осведомилась женщина.

— Я герцогиня дю Шатлэ.

— Вы француженка?

— Да.

И чтобы придать тому, что я иностранка, больший вес, я протянула управительнице только что купленный дорогой кошелек.

— Следуйте за мной, — произнесла она, будто ничего не заметив.

Она провела меня в задние комнаты, подошла к двери, обитой штофом, и осторожно постучала.

— Входите. И не говорите, что это я вас привела.

Раздраженный голос, раздавшийся из комнаты, по-итальянски приказал мне войти. Именно это я и сделала.

Женщина лет шестидесяти сидела в глубоком кресле перед столом, заваленным тюками ярких тонких тканей. Она, как и та, что привела меня, была в больших роговых очках, а волосы ее казались такими густыми, блестящими и смоляно-черными, что впору были бы двадцатилетней девушке. Но больше всего меня поразило ее платье — абсолютно черное, отделанное по корсажу серебром, с широчайшими юбками и сильно затянутой талией, оно было модным лет двадцать назад. Теперь уже никто не носил такие широкие юбки. А самая модная портниха — носит?

Синьора Анджела смотрела на меня так пристально, что я, чтобы ей не мешать, решила пока помолчать. Но внезапно она откинулась назад, и, прежде чем я решила выяснить, по адресу ли явилась, произнесла:

— Будь я проклята, если ошибаюсь.

— В чем? — спросила я ошеломленно.

— В том, что вы имеете отношение к тому французскому принцу, голубоглазому блондину, который гостил у нас много лет назад.

Прежде чем я успела ответить, она поднялась и приблизилась ко мне, все так же пристально меня разглядывая.

— Вы же ее дочь? Дочь Джульетты? Не так ли?

Я кивнула, понимая наконец, что попала по адресу. Синьора Анджела отбросила моток шелковых кружев, который держала в руках, и так сильно обняла меня, что я была даже несколько ошеломлена.

— Вы, наверно, знаете, как на нее похожи. Ни у кого больше не может быть таких черных глаз. Как хорошо, что вы появились, детка! Я всегда рада поговорить о Джульетте.

Она вдруг оставила меня и взяла со стола связку ключей.

— Пойдемте! Не могу же я, в конце концов, принимать дочь своей подруги в конторе…

7

Синьора

Анджела была очень, очень состоятельной женщиной: я это до конца поняла, когда она вывела меня из магазина через заднюю дверь и повела через большой двор к дому — трехэтажному дворцу Раньери, который, пожалуй, мог бы поспорить с некоторыми флорентийскими палаццо. Магазин, дом и прочие постройки составляли будто обширное замкнутое поместье в центре Флоренции.

Мы сидели в комнате, окна которой выходили в сад, и пили кофе. Служанки накрыли целый стол — сладости, фрукты, сыры, французский коньяк, набор здешних вин…

— Это все оставил мне мой покойный муж, Сальваторе Раньери, — я до самой его смерти не подозревала даже, что он столько всего имеет. Хороший был человек. Как раз такой, какого я искала.

Она с искренним удовольствием разглядывала меня.

— Ах, детка, как же я была права, когда познакомила Джульетту с вашим отцом. Это случилось как раз на Рождество, в Палаццо Питти, когда ее привезли для свидания с великим герцогом Тосканским. Ваш отец очень многих интересовал — тогда было в моде все французское, не то, что сейчас, после этой вашей революции…

Она заметила вскользь, что я довольно неплохо говорю по-итальянски, не так, как следовало бы, но все-таки неплохо, и, не спрашивая моего мнения, подлила мне коньяку в кофе.

Я смотрела на нее во все глаза. Впервые передо мной был человек, который знал мою мать не понаслышке, не по каким-то скандальным слухам, — раньше я думала, что такого человека вообще не существует…

— А почему вы сами не познакомились с моим отцом?

— Милочка, как мне ни неприятно это сознавать, но я хочу сказать вам правду: я же никогда не была такой, как ваша мама. Я всегда терялась в ее тени. Она была очень красива… очень. Она могла сводить с ума.

Внезапно засмеявшись, она постучала пальцами по локотнику кресла.

— А ваш отец, принц, поначалу ей не очень-то понравился. Он был слишком мрачен. От несчастной любви, как говорили…

— От несчастной любви? — переспросила я, не веря своим ушам.

— Да. А разве он сам вам не рассказывал?

— Нет, — пробормотала я, подумав, что отец вообще никогда даже не касался таких тем. Кроме того, он же погиб. Я хотела сообщить об этом синьоре Анджеле, но ее, по-видимому, сведения о моем отце не очень-то интересовали.

— Вот так, душенька. Надо сказать, Джульетта вообще не особенно любила блондинов, а ваш отец был именно голубоглазый блондин. Это уже потом у них началась прочная связь — они и жили вместе, и путешествовали…

— Путешествовали? — Я была поражена всем, что сейчас узнавала. Мой отец, такой высокомерный, гордый, афишировал свою связь с моей матерью… Это на него не похоже. Или я просто плохо его знала? Может быть, знала другим?

— Да, целых полтора года они выделывали тут всякие глупости. Я даже думала, уж не останется ли он жить во Флоренции. Но он все-таки уехал. Скверно уехал… Джульетта очень злилась на него. Она ведь за эти полтора года растеряла все свои прежние связи.