Хозяйка розового замка

Гедеон Роксана Михайловна

И, уже поднявшись, чтобы уходить, я разочарованно произнесла:

— Нет, все это слишком сложно для меня. Я пытаюсь понять, и не понимаю. Между нами никак не возникает близости, родства…

— А и не надо понимать, милочка, — отвечала синьора Анджела. — Она прожила свою жизнь, вы живете свою и просто знайте, что она была вашей матерью.

Поразмыслив, она лукаво добавила:

— Вы наверняка гораздо больше взяли от нее, чем предполагаете. И не только внешне. Вы, конечно, не такая горячая, ведь французская кровь, безусловно, холоднее, чем тосканская, но я

подозреваю, что там, во Франции, вы много приключений пережили.

Я усмехнулась, но поддерживать это предположение не стала.

Внезапно встрепенувшись, синьора Анджела воскликнула:

— Ах, Боже мой! Не могу же я отпустить вас без подарков! Пусть это будет вам для памяти о старой даме Раньери…

Я попыталась протестовать, но старая модистка уже хлопнула в ладони, призывая служанок. Пока они хлопотали, синьора Анджела бегло расспросила меня о том, где я остановилась во Флоренции, почему я тут, замужем ли я.

— Вы неплохо устроились, — заявила она, и это слово «устроились» было явно словом из лексикона профессиональной куртизанки. — И вы будете еще когда-нибудь во Флоренции?

— Право, не знаю. Возможно, но не скоро…

— Жаль, очень жаль…

Она проводила меня до самой коляски, ее лакей погрузил в мой экипаж целую кучу упакованных платьев, шляпных картонок, кружева… На глазах у синьоры Анджелы вдруг показались слезы, и, подавшись ко мне, она еще раз крепко меня обняла.

— Подумать только, дочь Джульетты… Точно моя дочь…

— А есть ли у вас дети? — спросила я, сама чрезвычайно растроганная этим проявлением чувств.

— Нет. У меня никого нет. Но теперь, когда я знаю ваше имя и адрес, я буду знать, кому завещать свое добро. Можно ли мне писать вам, детка?

— Да, конечно, но…

Прежде чем я успела запротестовать против такого ошеломляющего заявления о завещании, синьора Анджела уже отпустила меня и решительным жестом приказала кучеру трогать. Извозчик хлестнул лошадей, и коляска рванулась вперед.

— Прощайте, милочка! Счастливого вам медового месяца!

Когда я обернулась, чтобы помахать ей рукой, синьоры Анджелы у магазина уже не было.

8

— Как вы провели сегодня день? — спросил Александр, когда мы вечером встретились в гостинице за ужином.

— Да так… — тихо сказала я. — Заказала мессы за своих родных в церкви Санта-Мария Новелла. А еще… еще была у модистки, синьоры Раньери.

— Понравилось вам?

— Да, — сказала я уклончиво. — Я много чего узнала… много купила.

Мне было трудно говорить с мужем о том, где я была. Как можно объяснить эту встречу? Сказать разве что, что я была у подруги своей матери, бывшей куртизанки, дав понять таким образом Александру, что моя мать тоже была не чужда подобных занятий? Я не хотела, чтобы он это понимал. Он думал, что моя мать — просто здешняя красавица незнатного происхождения, в которую мимолетно влюбился мой отец. И все… Может, это и к лучшему. Только я одна буду знать правду. К тому же, какова бы ни была моя мать, я ни за кем не признавала права упрекать или осуждать

ее.

— Вы печальны… Что вас заботит, cara?

Он как раз просматривал сегодняшнюю почту и, заметив мою задумчивость, внимательно поглядел на меня.

— Нет. Ничего особенного. Спасибо вам, что вы спрашиваете.

— Ну, тогда я сообщу вам нечто интересное. Видите вот это?

Он показал мне квадратный лист гербовой бумаги, на котором было что-то написано.

— Это приглашение во дворец герцога Тосканского. Наконец-то узнали, что мы во Флоренции. Что мы ответим, Сюзанна?

Я пришла в ужас.

— О, дорогой мой, только не это. Мне совсем не хочется повторения Неаполя… Пожалуйста, давайте никуда не пойдем!

— Значит, пошлем отказ?

— Да. Вы же согласны, правда?

Подумав, я задумчиво произнесла:

— Пожалуй, нам надо уехать из Флоренции.

— Вам не нравится здесь?

— Не то чтобы не нравится… но я хочу ехать дальше.

В сущности, я не могу этого объяснить, просто мне хочется, и все.

— А мы, — сказал он, улыбаясь, — сделаем все так, как вы хотите, не так ли? Так мы договаривались.

Отложив бумаги, Александр снова взглянул на меня, на этот раз чуть лукаво изогнув бровь:

— Итак, едем в Венецию?

— Да! — скомандовала я, повеселев. — В Венецию!

— И там будем скрываться от света?

— По возможности.

— Но у меня в Венеции есть друзья.

— Выберите одного из них, любовь моя. Пусть только он нам докучает. Встречаться со всеми друзьями будет слишком хлопотно.

— Похоже, — сказал он, лицемерно вздыхая, — вы привязываете меня к себе. Не слишком ли много воли, а, моя милая?

— Не слишком, — прошептала я, в восторге от его заявления. — Честное слово, я знаю, как сделать так, чтобы вы забыли обо всех, кроме меня.

— Да ну?

— А вы хотите проверить?

Моя нога под столом коснулась его ноги и, пользуясь тем, что зал гостиницы опустел, я дунула на свечу, наклонилась к мужу, нежно коснулась губами его полузакрытых глаз, лба, переносицы, висков, пальцами лаская его волосы и шею, и, наконец, прильнула к его рту, несколько раз прикоснулась к его языку и, словно в испуге, отскочила прочь. Это и мне показалось восхитительным, а его руки в этот миг так крепко обхватили мою талию, что это объятие граничило с болью.

— Cara, cara… — проговорил Александр, открывая глаза.

— Что? Доказала я вам?

— Я сдаюсь…

— А! Вот видите!

В зале появился официант, и мы, взглянув друг на друга, резонно решили, что лучше найти более уединенное место.

9

День клонился к концу. Солнце гигантской хризантемой трепетало на фоне бархатного, как кротовая шкурка, неба, бросая на волны золотые и серебряные полосы. Там, где золотистый свет падал на воду, вода вспыхивала розовым пламенем. Море в этот вечер светилось особенно ярко, словно было соткано из огненных струй. Стоило провести рукой по воде, как на ней вспыхивала широкая золотисто-зеленая лента застывшего огня.