Храброе сердце Ирены Сендлер
Шрифт:
Ну, и, конечно, был санитарный фургон Антония Данбровского, один из нескольких гражданских польских автомобилей, которым дозволялось въезжать в гетто с арийской стороны. Время от времени Данбровскому доводилось транспортировать заболевших или травмированных арийцев, работающих в гетто, функционеров из Юденрата или членов их семей и ближайших родственников, сумевших договориться о лечении за пределами гетто.
Ирена приходила в гетто раза по три в день навестить своих подопечных или встретиться с Евой. Как-то в конце апреля она зашла к Лее Куцык, у которой буквально умирала с голоду дочь Мина, которой не исполнилось и двух месяцев. С самого ее рождения Ирена еженедельно заходила
Но теперь у Леи поднялась температура и открылся жесточайший кашель. Это почти наверняка была пневмония. Судя по всему, Лея не должна была протянуть и пары дней. Распеленав Мину, Ирена чуть не упала в обморок от ужаса. Сильно похудевшая за время, прошедшее с ее последнего визита, Мина превратилась в крохотный скелет, обтянутый морщинистой, складчатой кожей.
– Заберите ее! – сказала Лея. – Пани Сендлер, сжальтесь, заберите ее с собой.
– А где ваш муж?
– Они увели его… несколько дней назад… на принудительные работы… – она заплакала. – Мне сказали, что обратно его лучше даже и не ждать.
Она подняла сорочку и показала Ирене свою иссохшую грудь.
– У меня нет молока. Возьмите ее, пани Сендлер. Ради бога, заберите ее, пока мы тут не умерли обе.
Ирена связалась с Антонием Данбровским… это было для него и его санитарного фургона очередное «спецзадание». Антоний встретился с ней в конторе.
– У меня для вас, пани Сендлер, есть сюрприз, – сказал он, потирая в радостном возбуждении руки. – Там, в машине.
Фургон «Скорой помощи» стоял у тротуара, Ирена распахнула пассажирскую дверь и с криком отпрянула. В кабине сидела большая собака.
– Это моя деточка, ее зовут Шепси, – сказал Антоний. – Садитесь, пани Сендлер.
Он придержал перед ней пассажирскую дверь с обычным своим шутовским полупоклоном. Большая дворняга обнюхала Ирену с головы до ног.
– Это она с вами здоровается, – сказал Антоний, выруливая на улицу.
– Зачем вы взяли с собой собаку? Лишнее внимание нам совсем ни к чему.
– Не беспокойтесь. Шепси – девочка талантливая и лучше всех дрессированная.
По дороге в гетто Ирена рассказала Антонию про Лею с Миной. Вскоре они остановились у дома Леи Куцык.
Лея настояла на том, чтобы Мину завернули в черно-белую отцовскую молитвенную шаль. Осторожно взяв девочку на руки, Ирена подумала, что свисающие по сторонам шелковые кисти выглядят неуместным украшением. Она всегда носила с собой маленький пузырек люминала, но Мину усыпить не решилась, боясь, что она просто перестанет дышать. Антоний раздвинул в кузове машины коробки с бинтами, ватой и прочими медицинскими материалами, откинул в сторону гору вонючего, заляпанного кровью постельного белья и открыл в полу небольшую нишу, куда Ирена аккуратно уложила девочку. Антоний закрыл нишу доской с насверленными в ней отверстиями, и завалил тряпьем.
Когда они подъехали к воротам гетто, Ирена услышала слабый плач Мины.
Если часовые обнаружат девочку, они просто придушат ее и бросят в мусорный бак.
К кабине подошли два немца и поляк-«синемундирник». Они что, глухие, затаив дыхание думала Ирена, почему они не слышат писк Мины?
Еще до того, как немец приблизился к машине, Антоний похлопал Шепси по лапе – собака начала скулить и лаять. Ирена закрыла глаза и мысленно поблагодарила
Один из немецких жандармов подошел к кабине со стороны Ирены и приказал Антонию приструнить собаку. Антоний просто пожал плечами. Молоденький немец с испугом на прыщавом лице вытащил свой «люгер» и направил в сторону собаки.
– Заткни своего пса! – сказал он.
Антоний обнял Шепси за шею и попытался зажать ей пасть, делая вид, что и сам искренне хочет, чтобы она замолчала. Но Шепси продолжала скулить, ерзая на сиденье и стараясь вывернуться из рук хозяина.
Немец зашелся от ярости и, выпучив глаза, направил пистолет на Антония.
– Заткни пса, или я пристрелю не его, а тебя.
Ирена ласково тронула его за руку и ласково посмотрела ему в глаза.
– Офицер, я вас умоляю, – невинным голосом сказала она. – Она у нас совсем еще молоденькая. Мы ее, конечно, дрессируем, но иногда она слишком нервничает.
Другой немец сказал юному жандарму что-то смешное, и тот, поколебавшись, убрал пистолет в кобуру и махнул рукой – проезжайте!..
На арийской стороне Антоний дважды похлопал Шепси по лапе, и она тут же смолкла. Ирена не сдержалась и обняла Шепси, а та принялась вылизывать ее лицо. Наверно, ей понравился вкус слез, подумала Ирена.
Глава 16
Серебряная ложка
Варшава, апрель – июль 1942 г.
К весне 1942 года в Польше выходило больше 50 подпольных газет. Практически все политические, религиозные и этнические организации, невзирая на смертельную опасность, старались заявить людям о своей позиции. Беда грянула 17 апреля 1942 года. Позднее ночь этой пятницы стали называть Кровавой. Немцы провели в Варшаве крупномасштабную Aktion, во время которой были схвачены и казнены прямо на улицах 60 видных представителей варшавского еврейства. Все они так или иначе были связаны с нелегальной прессой, среди них были и издатели, и журналисты, и распространители, и финансисты. Но самое большое беспокойство вызвали свидетельства очевидцев, говорящие о том, что действовали эсэсовцы по спискам, переданным им руководством еврейской полиции.
В апреле и мае в Варшаве начали появляться беженцы из Люблина, и по городу поползли жуткие истории о том, как евреев загружали в вагоны для перевозки скота, больше чем по сотне в каждый, и отправляли в Бельжец [72] . Слухи о ликвидации Краковского гетто и депортации 30 000 евреев из гетто во Львове распространялись по городу со скоростью гриппа-испанки. Неделю спустя такие же новости пришли из Милеца. А в подпольной газете «Информационный бюллетень» правительства в изгнании сообщили о том, что в сотне километров к северо-востоку от Варшавы, прямо на железнодорожной линии открылся лагерь Треблинка, в котором почему-то почти не было бараков для заключенных.
72
Бельжец (Belec – польск.), Хелмно (Chelmno – польск., Kulmhof – нем.), Собибор (Sobibor – польск.) – нацистские лагеря смерти.