Храброе сердце Ирены Сендлер
Шрифт:
Сразу после сокращения площади гетто началась депортация немецких евреев в Польшу. В последующие недели в Варшаву хлынула новая волна измученных людей, у которых не было ни жилья, ни продуктовых карточек. Поговаривали, что теперь евреев в гетто было уже почти полмиллиона.
В то же время немцев начали беспокоить участившиеся случаи побегов евреев из гетто. В декабре по городу расклеили плакаты за подписью Комиссара по еврейским делам Ауэрсвальда, в которых сообщалось о казни восьми евреев, самовольно покинувших гетто. Среди них было шесть женщин, пытавшихся пронести в гетто продукты для своих семей.
К концу 1941 года в трехкомнатной квартире Евы жили 25 человек,
– Американцы вступили в войну, а русские остановили немцев! Наверно, наступает перелом.
– Ты всегда во всем видишь хорошее, да, Ева?
– Знаешь, есть такая древняя еврейская поговорка: «Мессия родится в девятый день месяца Ав, в тот же день, когда был разрушен первый Храм».
В срок между 26 и 28 декабря евреи должны сдать в Юденрат все принадлежащие им меховые изделия. Отказавшиеся подчиниться этому распоряжению и те, у кого по истечении указанного срока будут обнаружены меховые изделия, будут караться смертной казнью.
Газоснабжение еврейской части города будет отключено. Для обогрева домов и приготовления пищи на территории гетто может использоваться только уголь.
Глава 14
Нищие и сироты
Варшава, январь-февраль 1942 г.
Голодали в Варшаве все – и «арийцы»-поляки, и евреи. Умирающие с голоду дети выпрашивали на улицах еду по обе стороны стены.
Однажды в контору с целой свитой помощников и адъютантов ввалился подполковник СС доктор Людвиг Хан и потребовал к себе Яна Добрачинского. Несколько минут из кабинета Добрачинского доносилась брань и яростный топот ногами. Потом дверь приоткрылась, выглянул бледный Добрачинский и поманил Ирену. Он представил ее руководителем районного отдела по делам детей. Подполковник Хан в ответ пробурчал нечто неразборчивое. Он уже сидел в кресле, но был по-прежнему возбужден, ерзал на стуле и курил одну сигарету за другой.
– Нищие – это позорное явление, – сказал он через своего переводчика, – они бросают тень на весь Великий Рейх. Мне плевать на еврейские кварталы, но и на арийской стороне развелось слишком много этих малолетних попрошаек. Это настоящие паразиты, они несут угрозу здоровью населения, нарушают общественный порядок. Их необходимо немедленно убрать с улиц.
– И что нам с ними делать? – спросил Добрачинский.
– Вы что, дураки? – выпучил глаза Хан. – Помойте их, проведите дезинсекцию и сделайте так, чтобы они пропали с улиц.
– Но как же мы уберем их с улиц?
– Герр Добрачинский, кто здесь занимается социальной работой: вы или я? Если вы не в силах сделать это своими методами, я сделаю это своими. В любом случае нищие с улиц исчезнут.
На следующий день несколько грузовиков службы соцзащиты начали колесить по улицам арийской Варшавы и собирать беспризорников. Ирена убедила Добрачинского позволить им с Иреной Шульц руководить процессом дезинсекции, и они приехали в городские бани, как раз когда к ним подошел первый фургон с 25 нищими. Это были в основном мальчишки в возрасте от пяти до пятнадцати. Они тряслись от холода, лица были похожи на обтянутые кожей черепа, у некоторых не было сил даже встать на ноги.
Дверь распахнулась, наполнив помещение холодным воздухом улицы, и в дезинсекционное отделение твердым шагом вошел подполковник Хан.
– Попрошаек уже помыли? – вопросил он.
– Как раз начинаем,
– Снять с них одежду. Сейчас же!
– Но мы же еще только их оформляем, господин подполковник.
– Сейчас же, идиот!
Детям приказали раздеться. Ирена знала, что немцы часто заставляют людей снимать брюки, чтобы выявить обрезанных, и подозревала, что по крайней мере несколько из этих детей сбежали из гетто. В лучшем случае их отправят в Генсиувку, а в худшем подполковник Хан прикажет расстрелять их на месте или сделает это собственноручно. На девочек, если, конечно, они не обладали «неудачной» семитской внешностью, все-таки распространялась презумпция невиновности.
Ирена шагнула вперед и показала ему свое удостоверение работника санитарно-эпидемиологической службы.
– Господин подполковник, эти дети завшивлены до предела. Их надо подвергнуть дезинсекции ради нашей же с вами безопасности. Чтобы их помыть и побрызгать санитарным раствором, понадобится совсем немного времени.
Хан прикурил еще одну сигарету:
– Тогда поторопитесь! Я не могу торчать тут весь день.
Дети разделись в общей душевой и побросали в кучу свои кишащие паразитами лохмотья. Ирена опасалась не зря. Чуть особняком от других держались два обрезанных мальчика, судя по всему, родные братья. Они быстро помылись в душе хозяйственным мылом и перешли в дезинсекционную комнату.
Ирена вынесла из душевой их ботинки, а потом взяла мальчиков за руки.
– Пойдем со мной, – прошептала она сначала на польском, а потом на идише.
Пока Ирена Шульц флиртовала с «синемундирником», отвлекая его внимание, Ирена с мальчиками выскользнули через дверь.
– Прикройтесь руками, – сказала Ирена и показала, как это сделать.
Ирена показала дежурившему в холле «синему мундиру» пропуск, и он пропустил их дальше. Она одела мальчиков, взяв из подготовленных стопок хлопчатобумажные штаны и рубахи.
Ирена знала, что в полутемном заднем коридоре есть еще одна дверь, через которую можно выйти во двор, а оттуда в лабиринт варшавских переулков. Ее охранял еще один «синий мундир». Она протянула ему 200 злотых, слишком щедрую взятку, от которой он гарантированно не сможет отказаться. Он взял деньги и выпустил Ирену с мальчишками на улицу.
Через двор она вывела мальчиков на Огродову улицу, а там поймала извозчика и назвала адрес Яги: Лекарская, 9. Она просто не знала, куда еще податься. До этого она никогда еще не бывала в гостях у Яги, и поэтому по прибытии на место ее ждал не очень приятный сюрприз. Прямо против дома № 9 располагались казармы войск СС, узкая улица была забита бронемашинами и штабными автомобилями. По улице расхаживали немецкие солдаты, перед входом в казармы стояли два часовых с автоматами. Ирена заплатила извозчику, поднялась с мальчиками по бетонным ступенькам крыльца, позвонила и стала молиться, чтобы кто-нибудь оказался дома.
Щелкнул один засов, затем другой, и дверь приоткрылась. В щелочку выглянула девочка лет 10–12 с длинными каштановыми волосами, разбросанными по плечам в богемном беспорядке. Она высунула голову и повертела ею из стороны в сторону, осматривая улицу. Ирена втолкнула мальчиков внутрь.
– Я – Ирена Сендлер, подруга твоей мамы. Может, она обо мне рассказывала. Ты, наверно, Ханна?
Ханна за спиной Ирены закрыла дверь на оба засова.
– Да. Она о вас очень много рассказывает.
– Эти мальчики должны остаться у вас, пока мама не вернется с работы. И их надо спрятать… на чердаке или в подвале, в общем, там, где ты считаешь будет лучше. Где тут телефон?