Храм Миллионов Лет
Шрифт:
Изнуренная молодая женщина вытянулась на низкой кровати. У нее не было сил отправиться на новый праздничный ужин при дворе, на котором ей будут подарены сосуды с душистой мазью.
Хрупкий силуэт Туйи показался в сумерках, поглотивших комнату.
— Ты страдаешь, Нефертари?
— У меня больше нет сил.
Вдова Сети присела на край кровати и взяла молодую женщину за руку.
— Ты вынесла испытание, как когда-то я. Два рецепта могут исцелить тебя: укрепляющая микстура и магнетизм Рамзеса, унаследованный
— Я не создана для того, чтобы быть царицей.
— Ты любишь Рамзеса?
— Больше, чем себя.
— В таком случае ты не предашь его. Женщина, на которой он женился, это та царица, которая будет бороться рядом с ним.
— А если он обманулся?
— Он не обманулся. Веришь ли ты, что у меня были такие же моменты усталости и уныния? То, что требуется от Великой Супруги Фараона, свыше сил женщины. С возникновения Египта таков закон, и не будет другим.
— А не было ли у вас желания отказаться?
— Десять раз, сто раз в день сначала. Я умоляла Сети выбрать другую женщину и оставить меня рядом с ним как вторую супругу. Его ответ всегда был один: он меня обнимал и утешал, при этом не облегчая моей работы.
— А достойна ли я доверия Рамзеса?
— Хорошо, что ты задаешь этот вопрос, но я должна ответить на него.
Взгляд Нефертари стал обеспокоенным. Туйя не колебалась.
— Ты приговорена царствовать, Нефертари, не сопротивляйся судьбе, позволь ей нести тебя, как пловчиху в реке.
В течение трех дней Амени и Роме произвели глубокие преобразования в управлении, следуя указаниям Рамзеса, беседующего с большими и маленькими чиновниками, начиная с правителя Фив и заканчивая самым мелким служащим. Из-за отдаленности Мемфиса и почти постоянного присутствия Сети на севере, большой южный город жил более или менее автономно. Верховный жрец Амона, имеющий огромные богатства в храме, начинал считать себя чем-то вроде правителя, указы которого обладали большей важностью, чем царские. Слушая одних и других, Рамзес осознавал опасность такой ситуации. Если он останется бездеятельным, Верхний и Нижний Египет останутся разными странами, противниками, а их разделение приведет к катастрофе.
Худой Амени и пузатенький Роме не испытывали никаких затруднений при сотрудничестве. Разные, глухие к упрашиваниям придворных, подчиненные авторитету Рамзеса и убежденные, что он выбрал правильный путь, они перевернули сонливую иерархию и действовали с одобрения Фараона, зачисляя на службу необходимых людей.
Через пятнадцать дней после коронования Фивы кипели. Одни заявляли о приходе к власти неспособного, другие восхваляли юношу, влюбленного в охоту и мужские подвиги. Рамзес не выходил из дворца, принимал все новые решения, демонстрируя тем самым власть, достойную Сети.
Рамзес ожидал каких-либо событий.
Но ничего не происходило. Фивы оставались бездеятельными и
Рамзес не разделял юношеской восторженности Амени и оптимизма Роме. Удивленные быстротой действий, его враги не были истреблены и побеждены, но затаились, ожидая подходящего момента. Фараон предпочел бы открытый бой с готовящимися в тиши заговорами, но это было детское желание.
Каждый вечер он проходил по аллеям дворцового сада, где работали двадцать садовников, поливающие цветники и деревья глубокой ночью. Слева вышагивал желтый пес Дозор, с ошейником из васильков, а справа мягко двигался огромный лев Боец. У входа в сад, в беседке из виноградных лоз, сидел начальник охраны Его Величества сард Серраманна, готовый вмешаться при малейшем признаке опасности.
Рамзес испытывал прочную привязанность к смоковницам, гранатовым и другим деревьям, составляющим райский сад, где отдыхала душа. Не похож ли был весь Египет на убежище, где жили в гармонии различные породы деревьев?
В этот вечер Рамзес посадил маленькую смоковницу, окружил молодые побеги земляной насыпью и поливал их с осторожностью, достойной опытного садовника.
— Ваше Величество должны подождать четверть часа и разлить капля за каплей содержимое другого кувшина.
Говорящий человек был садовником без возраста. Его плечо носило след огромного гнойника, последствия от ношения тяжелых коромысел, на каждом краю которых висело по тяжелому сосуду из обожженной глины.
— Разумный совет, — заметил Рамзес, — как твое имя?
— Неджем.
— «Добрый»… Ты женат?
— Я един с этим садом, деревьями, растениями и цветами. Они — моя семья, предки и родственники. Смоковница, которую вы посадили, переживет вас, даже если вы проживете на этой земле сто десять лет, как мудрейшие.
— Ты в этом сомневаешься? — спросил Рамзес, улыбаясь.
— Нелегко быть Фараоном и оставаться мудрым. Люди порочны и хитры.
— Ты принадлежишь к тем, которые ничего не любят? А лишен ли ты сам недостатков?
— Я не осмеливаюсь этого утверждать, Ваше Величество.
— А у тебя есть последователи?
— Это для начальника садовников.
— Более ли ты сведущ, чем я?
— Как я могу?
— Ты считаешь, что мир деревьев также многочислен в Египте?
— Это единственный народ, которому всегда чего-то не хватает.
— Я согласен с тобой.
— Дерево — это особый дар, — заключил садовник. — Живым оно дарит тень, цветы и фрукты, мертвым древесину. Благодаря ему мы едим, строим и пользуемся моментами счастья, когда дует мягкий северный ветер, шепчущий в листве. Я мечтаю о стране деревьев, единственными жителями которых являются птицы и воскресшие.