Храм Василия Блаженного
Шрифт:
– А зачем меня рисуют, если не видели?
– Я-то тебя вижу.
– Может, видишь, а может, и не видишь.
– Ты не уходи. Ты послушай... я поправлюсь?
– Молись, - уклончиво ответил Бог, и полез в тучу.
– А как же молиться?! Как?!
Бог вернулся.
– Вот чудной! Да так и молись, как сейчас молишься.
– А разве я молюсь?
– А разве нет?
И Бог опять полез в тучу. Лез он головой вперед, как в нору, короткое кимоно задралось, под ним оказались черные сатиновые трусы,
– Бог! Ты погоди! Ты не уходи. Мне же тебя спросить нужно.
Бог нехотя обернулся.
– Спрашивай.
– Скажи вот... Откуда у тебя трусы эти?
– А вот до трусов моих тебе решительно никакого дела нет! рассердился Бог и опять полез в тучу.
– Да что ты все время в тучу, да в тучу?!
– чуть не заплакал Васька.
– Ты скажи мне: поправлюсь я, или нет?!
Бог передумал лезть в тучу. Он взбил ее, как подушку, и уселся как на диване. Попрыгал, пружиня, и только потом ответил.
– Наверное, нет, - и вздохнул.
– Ты что - не знаешь?!
– воскликнул потрясенный Васька.
– Ты и не знаешь?!
– А что ты кричишь? Мало ли чего ты сам не знаешь, на тебя же за это не кричат. А я что - врач, что ли?
– рассердился Бог.
– Я думал, что ты все знаешь, - вздохнул разочарованный Васька.
– Я тоже когда-то так думал. Но не лекарь я. И жизни не прибавляю. И богатства не даю. И врагов ничьих не караю...
– А для чего же ты тогда?
– Я? Для утешения. Утешаю я.
– И только-то?!
– совсем разочаровался Васька.
– И только-то?!
– возмутился Бог.
– Ты вот лучше давай, поплачь лучше.
– Это еще зачем?
– подивился Васька.
– Тебе же давно хочется...
И было у Васьки три Великих Плача.
И плакал он свой первый Плач.
Сам он не помнил, чтобы так горько когда плакал: яростно, почти зло, отчаянно. И слезы его были едкие и жгучие.
Много их было - слез.
Обжигали они щеки и падали на землю.
Казалось Ваське, что все обиды его на других, вся злость к чужой, недоступной ему, радости, к чужому здоровью, просто к тому, что кто-то лучше, чем он, все это выходило, исторгалось из него горькими злыми слезами.
Прорастали слезы эти крапивой огненной, репьем и чертополохом колючим, бездомной сорной травой.
И упал невидимый обруч с Васькиной головы.
Перестало давить на голову то постоянное, что давило всегда.
Стал он успокаиваться, но тут же плечи его опять затряслись.
И был у него второй Великий Плач.
Излились потоками слез из него жалость к себе самому, жалость к матери за то, что мучается она с ним, жалость ко всему, что, как казалось, ему не дано было.
Пришла взамен этих слез тихая радость бытия.
Тихая радость любви к близким, любви к небу, ко всему, что вокруг него, ко всему, что не только просило любви, но и само
Заулыбался Васька.
И лицом возрадовался.
Но не успел он еще и эти слезы отереть, как начался у него третий Великий Плач.
И пролились на этот раз слезы его внутрь него.
И омыли они душу его.
И очистили они ее.
И тогда пришел Покой.
Покой и Очищение.
Понял он, что есть нечто, что важнее даже здоровья.
И было это нечто - Великое Утешение, которое дал ему странный Бог, в похожем на его, Васькино, кимоно...
Когда же Васька нашел в душе своей слова благодарности, оказалось, что этот смешной и хитрый Бог залез все же в тучу.
Что-то прошелестело в воздухе, что-то коснулось легким дуновением лица его.
И наступила Тишина...
А может, и не приснилось...
Партизан
Когда к нему пришел Партизан, Васька как раз собирался возводить крышу.
Партизан вышел навстречу ему из кустов, застегивая ширинку. Он был точь-в-точь такой, каких Васька видел в кино про войну. В подпоясанной солдатским ремнем телогрейке, в пилотке, в солдатских брюках и сапогах. За плечом у него висел автомат.
– Здорово, мужик!
– весело и белозубо улыбаясь, поздоровался Партизан с Васькой.
– Я тут переночевал в твоем дворце. Ты не в обиде будешь?
– Это не дворец, - глядя в землю, произнес Васька.
– А что же это?
– Это - Храм, - ответил Васька серьезно, не приняв шутливого тона.
– Храаам, - протянул, тоже посерьезнев, Партизан.
– Ну, тогда, извини. Я сразу не догадался. Ты скажи, брат, если я тебе мешаю, то могу уйти.
– Ты - Партизан?
– в упор спросил его Васька.
– Чтоооо?
– гость внимательно всмотрелся в Васькину физиономию. Ааа, ну в некотором роде я, конечно же, партизан. А ты кто - фашист?
– Я Васька. Я тут недалеко живу, - он указал рукой в сторону поселка.
– А война давно закончилась. Ты не знал, что ли?
– Знал, как не знать? Только нас специально оставили немного в лесах, чтобы мы не отвыкли. Но это секрет, военная тайна, ты про меня никому не рассказывай. Понял?
– Никому!
– важно подтвердил Васька, гордый тем, что у него теперь есть своя, самая настоящая тайна.
– Вот и хорошо!
– обрадовался Партизан.
– А поесть у тебя случаем не найдется?
Васька с готовностью расстелил на траве большой чистый носовой платок, на который с гордостью выложил свои припасы на день: хлеб, вареные яйца, огурцы, помидоры, соль.
– Ух ты!
– сглотнул слюну Партизан.
– А выпить у тебя, случаем, не найдется?
– Я не пью, - важно ответил Васька.
– Мне нельзя пить.
– А что - со здоровьем проблемы?
– участливо поинтересовался Партизан, оглядывая мощную Васькину фигуру.