Храм
Шрифт:
Уильям окинул недовольным взглядом напоминающий часовню переполненный зал с сидящими за многочисленными столиками добропорядочными буржуями обоего пола, с оркестром у одной стены и длинной стойкой с высокими табуретами у другой. Воцарилось молчание, и Уильям, избегая взглядов соседей по столику, неотрывно уставился через весь зал на противоположную голую стену. Потом Эрнст сказал Уильяму:
— Я слышал, вы учились в Кембридже. Интересно, совпадают ли периоды нашего пребывания в университете?
— Когда вы пребывали в Кембридже, герр доктор Штокман? — спросил Уильям с
— Ну, к сожалению, я проучился там только один год, в двадцать седьмом, после того как закончил учебу в Гейдельберге.
— Ах, в двадцать седьмом. Тогда меня как раз исключили из Кембриджа. Боюсь, наши с вами пути едва ли могли пересечься.
— Вас исключили? Наверняка это произошло в результате какого-то недоразумения?
— Вовсе нет, это было совершенно логичным следствием вполне сознательной провокации с моей стороны.
— Значит, это наверняка была какая-то студенческая шалость, какой-то розыгрыш? Надо мной, например, как я обнаружил, порой шутили не совсем безобидно. Так что могу вам посочувствовать.
— Ну что ж, наверно, можно назвать это шуткой.
Эрнст пребывал в таком замешательстве, что его английская речь сделалась невнятной, и в следующей фразе он перешел на привычный немецкий:
— Wenn ich fragen darf… [49] Что же произошло, осмелюсь спросить?
— На первом экзамене на степень бакалавра с отличием я ответил на вопросник по истории шуточными стихами.
49
Осмелюсь спросить (нем.).
Эрнст, в котором проснулся коллекционер, выпрямился, и глаза его заблестели.
— Это же весьма, весьма интересно! Что же произошло с подлинником рукописи? Доступ к нему имеется?
— Я слышал, что он лежит в университетской библиотеке под грифом «Запрещено! Только для профессоров и научных сотрудников» — вместе с прядью моих волос.
Воцарилась тишина. Потом, с еще большей учтивостью, Уильям спросил:
— А вам самому, герр доктор Штокман… как вам понравился университет, wenen ich fragen darf… если я могу взять на себя смелость спросить?
— В Даунинг-Келледже я провел самый счастливый год в моей жизни.
— Ну что ж, с чем я вас и поздравляю. Возможно, пробудь вы там больше года, вы бы испытывали совсем другие чувства. В моей жизни это время было безусловно самое что ни на есть скверное.
Эрнст сидел очень прямо — очень надутый и очень бледный.
Иоахим, до той поры с удовольствием наблюдавший за этим обменом любезностями, сказал:
— Ну да, я и сам терпеть не мог тех заведений, куда меня посылали учиться. И особенно университет. Я НЕНАВИДЕЛ всех этих студентов, которые дерутся на дуэлях и зарабатывают себе на физиономии шрамы, лишь бы доказать самим себе, что они мужчины.
Уильям тотчас же простил Иоахиму то скептическое любопытство, с которым он разглядывал костюм Отто.
— А как вам живется после университета?
— Конечно,
— Здесь чувствуется гораздо больший размах, чем в тех берлинских барах, куда я хожу. Те заведения, в общем-то, довольно маленькие и заурядные. А это скорее похоже на пивной зал, в который стекается куча народу со всего города. Не хотелось бы, конечно, торопить события, но где мальчики?
— Мальчики? — рассмеялся Иоахим, вытаращив глаза. — Да, по-моему, везде, стоит только взглянуть. В конце зала, например, возле стойки.
— Кажется, с одним из них ты знаком, — сказал Эрнст Полу, когда в дальнем конце зала появился молодой человек в новом темно-синем вязаном жакете. — Разве это не Лотар?
Лотар подошел к группе моряков и других молодых людей у стойки. Казалось, Пола он не заметил.
— Я в ярости, — сказал Пол.
— Почему же ты в ярости, Пол? — спросил, поддразнивая его, Иоахим. — Раньше я никогда не видел тебя сердитым. Это на тебя не похоже.
— Неужели это Лотар там стоит? Я же вчера отвел его на вокзал, купил ему билет до Штутгарта и посадил на поезд.
— А поезд точно отошел от перрона, Пол? Ты в этом абсолютно уверен? — все так же поддразнивая его, спросил Иоахим.
— Да, я сам видел. И он был в поезде.
— Но ведь немного дальше есть еще одна станция для пассажиров из Гамбурга. Наверно, там он и вышел, — сказал Эрнст, у которого были свои причины злиться на Лотара. — Неделю назад я тоже дал Лотару деньги на билет в Штутгарт.
— Почему всегда Штутгарт? — спросил Иоахим. — Неужели он не знает, как называются другие немецкие города? Наверно, надо подарить ему карту Германии.
— Скажи, который из них Лотар? — спросил Пола Уильям, стараясь избегать взгляда Отто. Пол показал. — Штутгарт — не Штутгарт, билет — не билет, но он сияет, как самая яркая звезда во всей галактике. Перед ним все светила меркнут, — заявил Уильям.
Пола немного приободрило то, что Лотар заслужил одобрение Уильяма. Эрнст чопорно произнес:
— Должен признать, я немного разочарован в Лотаре. Три года назад, когда мы познакомились (а с тех пор я виделся с ним только дважды), я счел его очень славным. Я и не подозревал, что он может оказаться непорядочным, хотя бы и в мелочах.
Тем временем Уильям переводил разговор на немецкий для Отто. Отто, которого до той поры явно клонило в сон, резко проснулся.
— Unerh"ort! [50] — воскликнул он так громко, что Лотар наверняка услышал. — Наглость! Каков мошенник! Какая свинья! Да еще по отношению к Полу, такому славному, классному парню!
50
Неслыханно (нем.).