Хранитель Реки
Шрифт:
Но только не в случае пришедшего с востока мальчика.
Казалось, его глазам не столь уж и важно, на что смотреть. И еще казалось, что смотрят они не наружу, а внутрь.
Но все это стало ясно потом, когда к мальчику стали присматриваться.
Пока что больше смотрели на козу. Ее красивая белая шерсть была заметно длиннее, чем у местных животных. Кроме того, местные козы привыкли дочиста «обкашивать» крутые горные неудобья, но их практически никогда не использовали в качестве вьючных животных. А эта без видимого напряжения тащила на острой спине довольно большую, сшитую из непромокаемой верблюжьей кожи
Итак, мальчик появился из предрассветного воздуха. Он шел босиком по пыльной дороге. И шел бы, наверное, еще долго, если бы его не окликнула молодая девчонка. Наверное, даже моложе, чем путник с козой.
Девчонка была беднее некуда, если так можно говорить о рабынях. Впрочем, еда у нее имелась – Игемон неплохо кормил своих рабов. По крайней мере, тех, от кого имел или ожидал какую-то выгоду.
Десять или двенадцать таких рабов под присмотром одного вооруженного вольного (а куда больше, отсюда бежать – себе дороже, сгинешь в горах) трудились на крохотном террасном участке, отвоеванном у крутого склона, в поте лица добывая хлеб своему господину, а юная рабыня готовила им еду.
Скоро будет перерыв, рабы перекусят – и снова в поле. Чтобы к полудню, до убивающей все живое жары, окончательно его покинуть и уйти в город – Игемон, как уже говорилось, относился к своей движимой собственности рачительно.
– Эй, парень! – крикнула девчонка. – Куда ты так спешишь? Давай поворачивай со своей козой к нам!
Мальчик замедлил шаг, как будто осмысливая направленное ему послание, после чего пошел еще медленнее и наконец остановился.
Девчонка расхохоталась звонким, почти детским смехом: вот забавный! Наверняка голодный, а раздумывает над приглашением к завтраку, как городской правитель над объявлением войны или мира.
Мальчик в ответ тоже улыбнулся и пошел, как сказали бы через пару-тройку тысячелетий, к полевому стану. Коза как привязанная – хотя никаких веревок не имелось – свернула за ним.
Вольный охранник все видел и слышал, однако подобные мелкие нарушения устава караульной службы не мешали ему в работе, а кроме того, по такой жаре было лень вмешиваться.
Еды на всех хватит. Да и козье молоко для разнообразия тоже было нелишним.
Тем временем к месту трапезы подошли остальные рабы.
– Откуда путь держишь? – поинтересовались они у гостя.
– Из Маалена, – ответил мальчик.
Рабы сочувственно притихли. Маален – не очень хорошее место по нынешним временам. Несколько месяцев назад его захватили войска Кеоркса. Вряд ли там осталось что-то нетронутое, неизнасилованное, необезображенное. А может, и не сочувственным было затишье: подобные гуманистические представления еще не очень приживались в окружающем мире. Просто каждый вспомнил свою судьбу и нашел в ней моменты, общие с судьбой мальчишки. Правда, мальчик пока свободен. Но надолго ли сохранится его свобода?
Надсмотрщик тоже задумался.
Кеоркс – злейший враг и его Города. Два столетия назад роли были иными: многие предки Кеоркса были жестоко убиты вошедшими в Иридарх воинами Города. И вот теперь
Пятнадцать лет назад Иридарх перестал платить дань Городу, хотя к тому времени эта дань была чисто символической – три верблюдицы. Дариан на совете требовал войны, немедленной войны. Совет, подбиваемый Игемоном, соправителем, решил иначе: не платит, ну и не надо, три верблюдицы войны не стоят. Хотя в глубине души многие соглашались с Дарианом: змею надо давить, пока она маленькая.
А теперь вот смирились с захватом Маалена.
И правителей можно понять. Маален не столь ценен для Города: удален от моря, довольно беден, неудобен для обороны, в то время как война со все набиравшем силу войском Кеоркса теперь была бы действительно ужасна. Лицо тоже сохранялось: по неписаному уговору (Кеоркс нарушил его впервые за всю хранимую в памяти историю) Маален никогда никому не принадлежал, поскольку слишком многим нужны были хранимые там знания.
Но об этом – чуть позже. Сначала следует упомянуть, что Дариан и в этот раз снова требовал войны. Он не считал Маален городом, не представлявшим интереса. И снова с ним многие были согласны. Однако опять – молча. Хотя соображения Дариана были очевидны. Он утверждал, что волк, почуяв вкус крови, не остановится никогда. Речь идет уже не о голоде, а о жажде власти. Или жажде убийств, что часто одно и то же.
Маален же, по мнению Дариана, бросать на произвол судьбы было никак нельзя.
Да, там никогда не водилось много золота. Но зато там было Хранилище Знаний. Сколько оно существовало – не знал никто, даже его Главный Хранитель, возможно, столько, сколько существовал Маален. Все человеческие умения, все знания, все, доподлинные и не очень, факты – короче, всё, что доходило до местных мудрецов, – навсегда «консервировалось» придуманными тысячелетия назад знаками. Сначала на глиняных табличках, теперь, все чаще, – на удивительном волокнистом материале, который привозили купцы с севера Африки. И это не было напрасным трудом, как язвили многие.
Знания не всегда приносили золото, но жизнь-то облегчали всегда.
В Маалене не было эпидемий, зато была канализация. В Маалене мылись горячей водой, не сжигая драгоценные дрова – даже зимой воду грело солнце. В Маалене доживали до такой глубокой старости, которую не знали нигде больше. Может быть, потому, что больных лечили здесь не только молитвами. А лекари, желавшие заняться практикой, несколько лет изучали профессию – все по тем же глиняным табличкам и папирусным свиткам, под руковод-ством уже существующих специалистов.
А еще в Маалене не было рабов. Вообще не было.
Горожане предпочитали платить из своих довольно скудных запасов, чем держать рядом с собой большое количество озлобленных и ненавидящих их людей. Это исполняемое последние века правило тоже было записано на глиняных табличках.
Но что теперь говорить о Маалене… Его история кончилась вместе с глиняными табличками, которые, даже не замечая, давили боевые слоны Кеоркса. А в Хранилище Знаний – до того, как его заняла ставка Кеоркса, поскольку в этом здании, единственном во всем городе, была система, которую сегодня принято называть климатической установкой, – теперь насиловали и убивали.