Хранитель времени
Шрифт:
Как бы они не подрались.
Итак, Вова не виновен. Кто тогда там был? Песочный человек мне теперь казался полной глупостью.
Рояль был. Неважно как он просочился в это помещение, главное – ждать от инструмента такого изощренного коварства было нереально. Кроме того – рояли не умеют разговаривать.
Значит, рояль тоже не виновен.
По все видимости, я действительно сошла с ума. Или отравилась водкой. Или то и другое разом. Но если мне уже нечего терять, надо бы еще разок заглянуть к роялю в гости.
– Жрать будешь?
Вова явно не был похож на Песочного человека,
Доев яичницу с поджаристым беконом, я вспомнила, что Вова не колдун и даром левитации не обладает. Но он очень подозрительно выглядел. Как человек с неспокойной совестью и сломленной психикой. Громадный гривастый лев, тоскующий и беспомощный в своем желании забыться насовсем. Звери ведь никогда не станут заканчивать жизнь суицидом. А человек может. Например, опиться до смерти. Все-таки природа на нас отдохнула.
Булькнула водка, вливаясь в стакан. Звучание глотательных движений. Стук дна стакана о стол. Шипение выдыхаемого воздуха. Кашель. Рука вытирает влажный рот. Бульканье водки. Второй стакан выпит как вода в жаркий день. Пустые глаза уставились в потолок.
– Посуду помой, – изнеможение в Вовином голосе.
Ну и крепкое у него здоровье. Я даже смотреть на водку теперь не могу.
Жир на тарелках, противный, но легко смываемый пеной.
Кашель. Рука снова вытирает красный слюнявый рот.
– Эй, может, хватит уже? – мой намек был проигнорирован и запит водкой.
Темп был взят как на соревновании на рекорд книги Гиннеса.
Ясное дело, через полчаса Вова издал пару утробных звуков, рука жестикулировала по-дирижерски, голова моталась как привязанная, тело обмякло и сползло, но с табурета не упало. Вова вырубится. Но не по-настоящему. Будет вскакивать. Метаться. Ломать мебель. Осушать бутылку за бутылкой. А в промежутках бредить, разговаривая с Панком.
Я не хотела вмешиваться в его процесс умирания. Но он мне был нужен. Мне хотелось признаться ему в посещении комнаты, где обитал Голос. Вдруг Вова объяснит мне, в чем там дело? Но Вову вырубило напрочь. Я потолкала его в плечо, постучала по голове – никакой реакции.
Вот обида, мне в руки попала тайна, настоящая, если только она не была глюком, но если Голос был по-настоящему, если по-настоящему было все остальное – это же как волшебство. Хотя, волшебство в моем представлении должно было выглядеть как-то иначе. Фокус-покус – кролик в шляпе. Или вместо тыквы – Бугатти. Но лучше – Вранглер. Который джип. Может так и появился рояль? Был, скажем, молоток, а его раз – и в рояль превратили?
Представив в тесной комнате Вранглера, я передумала. Там на нем не покатаешься. Надо все-таки быть реалисткой и дотрясти Вову – пусть развеет мои иллюзии.
– Вова. Проснись! – заорала я ему в ухо.
Как не странно – он вдруг очнулся. Проворчал что-то о чепушило, сказал «харе халиварить», дальше шло невнятное бормотание.
Ну и фиг с ним. Я домыла сковородку. Со всей дури врезала по ней молотком для отбивания мяса. Гонг прозвучал
– Что? Уже? – Вова всполошился и открыл один глаз.
Мутный и кровавый. Губы пошамкали и вдруг сложились в приветливую улыбочку.
– Давай я тебе сказочку расскажу, – пьяным голосом предложил Вова.
Только этого мне не хватало. Я отвернулась и принялась оттирать раковину. За окном прошлепал крыльями юный голубь, присел на подоконник и заинтересованно заглянул в кухню.
Вова с завыванием зевнул и принялся несвязно излагать историю Золушки. Сделав ударение на букве «о».
– Жила-была маленькая полусиротка. Карпет. Топ-топ, ковыляет и падает. Вся в золе. Такая нафиг вся никому не нужная. Но папа делал вид, что ее любит. Она такая чумазенькая была. Это все потому что мачеха чистила ею дымоходы. Залезет на крышу, привяжет веревку к ножкам девочки и пихает ее в трубу. А чтоб весу прибавить, к рукам ребенка привязывала гирю.
Вова вздохнул, выпил водки, поперхнулся и она потекла по его небритому подбородку.
– В общем, сама понимаешь, годам к десяти у Золушки была рожа как у папуаса, а руки как у гориллы. Даже папа при ее виде не мог найти доброго слова для малютки.
Мне стало интересно, что он наврет дальше. И я стала мыть раковину медленно. А то вдруг как я выключу воду и обернусь, он перестанет рассказывать.
– У мачехи до кучи было еще три дочки. Редкостные хрычихи. И они ежедневно насмехались над Золушкой. Это у них развлечение было такое. А что? Девки молодые, заняться им нечем. За них все Золушка делала. Руки длинные, сноровистые, хозяйственная такая. Малютка. Грязная как черт.
– А почему грязная? Десятилетнего ребенка в трубу не затолкаешь, – не выдержала я.
– Много ты понимаешь! Привычка – страшная сила. Привыкла, малютка наша, вот бывало, есть свободная минутка, заберется на крышу и смотрит в трубу. А оттуда дым, сажа, как думаешь, долго личико чистым останется?
В Вовиных словах была определенная логика. И я решила помолчать, что б узнать все про Золушкины привычки.
– А потом вот что случилось. Девки стали половозрелыми. Трахаться охота, а женихов нет. Не сватается ни одно рыло. Но это у них так принято было. Положено разок на людях показаться. Чтоб рекламу себе сделать. В общем, все как всегда – приглашение на бал. Даже Золушке прислали. Но эти крысы ей его даже не показали. Говорят – всех пригласили, кроме тебя. Золушка пощелкала зубами, но делать нечего. Пошла в трубу глядеть. Это дело ее успокаивало. Но на этот раз в трубу заглянула мачеха. Снизу. Прямо из камина. Орет Золушке.
– Мы, типа, добрые самаритяне. Мы тебе разрешаем рядом с замком постоять и в окошко на бал посмотреть. Если через ров перепрыгнешь.
Золушка обрадовалась и кричит в трубу:
– Я согласная! Так сигану – даже через замок перепрыгну.
Но тут ей мачеха настроение подпортила.
– Ты прежде дома приберись. А потом вычисти зубной щеткой наш двор. Покрась траву в зеленый цвет. И вылижи языком сортир. Ну а потом можешь топать в замок. Но сейчас состряпай моим милым и красивым девочкам наряды для бала. По три штуки каждой. Чтоб было из чего выбирать.