Хранители Кодекса Люцифера
Шрифт:
Он умер. Он возродился вновь. Временами, когда воспоминание просыпалось, Генрих чувствовал себя так, как будто хотел выблевать свою душу из тела.
– Ты смертельно бледен, – взволнованно произнесла Александра и прижала его голову к своей груди. Он чувствовал ее руку, гладившую его волосы, и мягкость груди под корсажем, к которой она прижимала его лицо. На одно головокружительное мгновение он увидел перед собой грудь женщины, которую изнасиловал тогда, в переулке. Ему пришлось призвать на помощь все свое самообладание, чтобы не вонзить зубы в нежное мясо Александры.
– Я люблю тебя, – призналась она.
6
Вацлав
– Ты уснул, Владислав?
Вацлав пристально посмотрел на королевского наместника. Если бы Славата не привстал на цыпочки и не попытался разглядеть, что юноша положил перед собой на пюпитре, он бы обратил внимание на странное выражение лица своего писаря и, вероятно, спросил бы его в своей обычной, по-дружески громогласной манере: «Ты что, увидел собственное привидение, Владислав?»
– Что это там у тебя?
Вацлав задержал дыхание, чтобы кровь прилила к щекам и вернула им нормальный цвет.
– Я только что вошел, ваше превосходительство! – выдавил он и резко втянул носом воздух. Славата покосился на него. Государственному чиновнику за годы службы у императора и короля приходилось довольно часто встречаться с эксцентричными людьми, так что поведение Вацлава совершенно не беспокоило его.
– Это что-то важное?
– Не знаю, ваше превосходительство.
– Зачем я приказал тебе сортировать входящие сообщения, если ты не…
– Это важно, ваше превосходительство! – У Вацлава просто не оставалось другого выхода.
Позволь мне взглянуть, Вацлав взял листок и подал его королевскому наместнику Ему пришлось напрячь всю свою силу воли, чтобы подавить дрожь в руках.
В течение первых дней после ареста Андрея Вацлав каждую минуту ждал, что его уволят с должности, наградят пинком под зад и он покатится вниз с замкового холма. Юноша даже представить не мог, что в придворной канцелярии могут оставить писаря, отец которого попал в тюрьму по обвинению в обмане короны. Вацлав так нервничал, что Филипп Фабрициус выдумал новое развлечение: время от времени он со всей силы шлепал ладонью по своему пюпитру. От грохота, взрывающего тишину бюро, Вацлав каждый раз подпрыгивал на три фута. Однако другие писари тоже подпрыгивали от страха, и только после того, как они пообещали Филиппу в следующий раз сделать ему острым ножом и чернилами татуировку на заднице с надписью «Здесь, лицо», он перестал так шутить.
До сих пор беда обходила Вацлава стороной, но все это время он подозревал, что лишь наполовину в безопасности. Другие писари не интересовались именем какого-то торговца, угодившего в кутузку, а Вильгельм Славата… ну, Вильгельм Славата постоянно путал Вацлава с другим человеком, упорно называя его Владиславом. Ему и в голову не приходило, что младшего писаря зовут вовсе не Владислав Коловрат. Коловрат почти до самого Рождества был писарем в придворной канцелярии, а во время длительного отсутствия Славаты при дворе его перевели в Вену, и поскольку он не смог с ним проститься, мозг наместника, вероятно, отказывался воспринимать его уход. Так что Вацлав стал теперь Владиславом – а значит, пока мог не бояться увольнения. Он очень быстро отвык исправлять вымышленное имя на настоящее.
Славата поднял брови.
– «Хлесль и Лангенфель»? – нараспев произнес он. – Почему мне это имя кажется знакомым?
– Из-за кардинала Хлесля, наверное, ваше превосходительство, который…
– Тихо! Вообще-то, я говорил о фамилии Лангенфель.
Вацлав осторожно огляделся. Другие писари прилежно склонились над своими пюпитрами.
– Человека с подобной фамилией недавно арестовали, – пояснил он. – Но насколько мне известно, обвинение стоит на глиняных ногах,
– Правильно. Речь идет о торговце, который обманул корону, утаив огромную кучу налогов.
– Предполагается,что он… – несмело произнес Вацлав.
– И как это следует понимать?
– Скорее всего, это просто злая шутка, ваше превосходительство, – из последних сил прошептал Вацлав.
– Государственная измена – это не шутка.
Вацлав молчал и только смотрел, как наместник читает сообщение во второй раз. Вацлав достаточно долго недоверчиво изучал его, чтобы запомнить. Он вдруг подумал о выброшенных как мусор игрушках и недооцененных предметах искусства в Оленьем прикопе, которые нашел там после смерти кайзера Рудольфа. Наверняка существовали инвентарные списки, созданные в те времена, когда коллекция была полна. С такой же степенью уверенности можно было предположить, что император Маттиас (ходили слухи, что с момента низложения кардинала Хлесля он все дни проводит в меланхолии) даже не вспомнит о том, что в свое время приказал выбросить так много добра.
И поэтому для ушей короля Фердинанда и его наместника то, о чем говорилось в сообщении, должно было звучать очень убедительно.
– Так тоже можно выстраивать основание сделки, – проворчал Славата. – Все тайное становится явным и предстает перед судом Бога, Владислав, и вот тебе тому доказательство.
– Разумеется, нужно очень осторожно относиться к тому что сообщается анонимно.
– Естественно, все нужно проверить. А ты думал, мы сознательно проигнорируем намек на то, что какой-то… – Славата заглянул в сообщение, – Киприан Хлесль вместе с супругой и этим Лангенфелем после смерти кайзера Рудольфа украл ценные предметы из его кунсткамеры? Если это были ценные предметы, корона смогла бы превратить их сегодня в деньги. Мы должны вооружаться, пока протестанты нас не опередили, а это стоит денег. Держу пари, у кардинала Хлесля уже тогда был свой интерес во всем этом деле. Он ведь как-никак, – Славата снова обратился к тексту, – приходится дядей этому Киприану Хлеслю. Странно, что мы после ареста кардинала не обратили внимания на фирму, где так интересно совпадают имена и все прочее.
– Да, странно, – поддакнул Вацлав, недавно похитивший два ходатайства Киприана на установление новых деловых связей с другими странами, которые еще недавно лежали в придворной канцелярии, где до того все было в порядке.
Славата хлопнул Вацлава по плечу.
– Ты молодец, Владислав, – заявил он. – Ты правильно сделал, что указал мне на это письмо. Позаботься о том, чтобы дело расследовали. Но очень незаметно – так, чтобы этот Киприан Хлесль ни о чем не догадался и не сбежал, уничтожив следы кражи.
– По-моему, Киприан Хлесль умер в начале этого года, – сказал Вацлав. Последняя попытка…
– Но ведь кто-нибудь должен был унаследовать его фирму, – весело объяснил Славата.
– Я немедленно позабочусь об этом, – отрапортовал Вацлав и потянулся за шляпой.
– Хороший мальчик.
Вацлав ни одного мгновения не сомневался в том, что анонимное письмо было написано Себастьяном Вилфингом. Естественно, обвинение не имело серьезных оснований, но не в этом состояла цель письма. Оно понадобилось лишь для того, чтобы привлечь внимание к Агнесс и Александре Хлесль после того, как арест Андрея, очевидно, так и не привел к возникновению желаемого порочного круга в головах судей. Плохо было то, что венский торговец непреднамеренно касался действительно происшедшего шесть лет назад акта кражи, в результате которого вор сам оказался обворован: речь шла об исчезновении копии библии дьявола из кунсткамеры. И естественно, имя Хлесля находилось в очень тесной связи с этим фактом.