Хранители времени
Шрифт:
— А? Что? Где? Нет, магистр Родвен, я слушаю очень внимательно, просто моргаю редко.
— Тогда будьте любезны растолкать своего друга, пускать пузыри изо рта достойно младенца, но никак не адепта магии!.. Так, на чём я остановился… Первоначально бестий подразделяли на две разновидности, агрессивную и неагрессивную, позднее из них выделилась ещё и условно-неагрессивная. Автор классификации неизвестен. Кто назовёт мне условно-неагрессивных тварей? Ну же, господа маги!
— Сид, не спи.
— Не могхрррр…
— Адепт, не восхрапи на лекции, ибо, восхрапев, разбудишь ты соседа своего. А он, пробудившись, не возрадуется…
— Адепт Легода, прошу вас.
— Ну… э-э-э…
— Стыдитесь,
— Сид, слышишь, грифоны — УНА! Что ж тогда у меня плечо до сих пор болит?
— Лег, вряд ли старикан, который их к УНА приписывал, лазил ночью по пьяни в загон к грифонам перья из крыльев дергать.
— Одной из древнейших является классификация, предложенная магистрессой Эрини ан'Нордэк. Уважаемая магистресса, одна из немногих известных нам женщин-ведьмаков, взяв за основу уровень интеллектуального развития, выделяла три класса нежити и бестий: неразумную, почти-разумную и разумную. Поведение неразумных тварей основано на инстинктах. Это живодрева, асилки, гули, гниляки и так далее. Для почти разумных существ характерно сложное поведение. Этот класс является самым многочисленным, именно с его представителями в бытность свою вольной ведьмачкой чаще всего приходилось сталкиваться магистрессе… Гарпии, мантикоры, минотавры, суккубы, вся низшая и большая часть высшей нежити. Третий класс — разумные, иначе — врасу, высоко разумные существа. Эти создания обладают интеллектом, равным человеческому или даже превосходящим его. К ним относятся мимики, драконы, вилы, грифоны, оборотни, некоторые виды нежити, в частности, ерестуны, мертвяки и… Сид Орофф! Смотрите на меня, иначе вы никогда не получите представления о мертвяке!
— Хе, хотел бы я посмотреть, какой мертвяк получится из уважаемого магистра!
— Сид, мне стыдно, что ты мой друг. Даже я знаю, что поднять магистра магии в качестве мертвяка нельзя.
— А если он сам встанет?
— Ну, если сильно не повезёт… очень сильно не повезет…
Глава 7. Ура! Мы ломим, гнутся шведы!
"Я никогда не дрожал, — ответил Тарзан. — А как это делается?"
Э. Берроуз
Идио (специально для вас):
У оборотней превосходное ночное зрение, не уступающее ведьмачьему, а нюх — и того лучше. Когда до меня долетел знакомый запах гниющей плоти, я, не раздумывая, забросил арбалет на спину, перекинулся и помчался по тёмным улицам, не жалея лап. Мне было всё равно, увидят меня или нет, я боялся только одного — опоздать. Потому что знал: с её сумасшедшим везением она непременно наткнётся на мертвяка первой. Я летел сломя голову и видел чёрную тень, скользящую рядом, тень от которой веяло пронизывающим могильным холодом, видел и не мог её обогнать. Но и не отставал ни на шаг.
А впереди был мертвяк. Он громко, пронзительно хохотал, содрогаясь всем телом, и луна светила в его перекошенное безносое лицо. А обмякшее тело, что мешком висело в его когтистой лапище, уже не было Дженайной…
Глаза заволокло кровавой пеленой, Я кувыркнулся, перекидываясь обратно в человека, молниеносно схватил арбалет, выстрелил… Ночь озарила ярчайшая вспышка, «тело» с размаху врезало мертвяку кочергой по голове, и в следующий миг было отброшено в сторону. Упав на спину, ведьмачка осталась лежать неподвижно, мертвяк выдернул из головы погнутую кочергу, а из груди секиру, и медленно двинулся ко мне, что-то неразборчиво бормоча. Я несколько раз втянул воздух сквозь сжатые зубы (просто запыхался) и попятился назад, пытаясь перезарядить арбалет, но трясущимися руками (от гнева, конечно же, от гнева) это было сделать сложновато.
Мертвяк странно повёл рукой и мотнул головой, словно отгоняя муху.
— Ты-то чего лезешь, семург, "Большая магическая энциклопедия", том десятый, страница двести сорок пять? — хрипло спросил он. — Лезь в свою нору и сиди там, а в дела мои не суйся!
— Щ-щас тебе! — от лица, казалось, отхлынула вся кровь (это была ярость!), нос похолодел, губы онемели, а язык намертво приклеился к нёбу. Я навёл-таки арбалет на мертвяка и прицелился ему в… вроде бы, глаз. — К-к-катись, г-гнида, п-пока я т-тебя на к-к-куски не п-п-порвал!
Мертвяк расхохотался. Стремительный, точно мазок краски, рывок — я едва успел отпрянуть и заслониться арбалетом. Тварь, похоже, только что поела и была очень быстра. И очень сильна — стальная дуга смялась, как оловянная, а от деревянного приклада полетела щепа. Ещё рывок — кривые когти располосовали вскинутую руку от запястья до локтя. Краем глаза я заметил какое-то движение слева, снова полыхнула вспышка, и мертвяка отшвырнуло в сторону. Он завис в воздухе над чьей-то островерхой оградой, а потом рухнул вниз, нанизываясь на неё. Вопль его, казалось, заставил подпрыгнуть луну в небе.
Я, скуля от боли, выронил покорёженный арбалет и прижал покалеченную руку к груди. Колени тряслись так сильно, что я едва мог стоять на ногах. Никакого воодушевления и гордости не было в помине, лишь облегчение, что всё закончилось. Тошнота подкатывала к горлу, кровь стучала в висках, и как никогда прежде хотелось домой. В кроватку. Накрыться с головой одеялом и спать… чтоб никаких мертвяков и никаких Хранителей…
— Бачили очи шо бралы, тэпэрь дывытэсь, хоть повылазтэ, — с расстановкой произнёс незнакомый певучий голос. Я повернул голову — Дженайна уже не лежала, а сидела на земле, часто дыша. Одной рукой она растирала горло, другой — пыталась утереть кровь, текущую из носа, но только размазывала её по щекам. — Это и есть самый настоящий подвиг. Нравится? Что молчишь, как яду принял?
С невероятным трудом ворочая языком, я на тайном диалекте тюремной стражи острова Эйххо поведал ей, что думаю о подвигах, как они мне нравятся, где я их видел, и заверил, что яда не пил, но как только найду, выпью и леший меня кто остановит.
— "Пить, так пить", сказал котёнок, когда его несли топить, — без всякого выражения произнесла Дженайна. Вопли мертвяка понемногу стихали. — Все подвиги, дружок, через то место обычно и совершаются, если только Могучий и Отважный не историю на глазах у восторженных зрителей.
— Ты… его… того? — тупо спросил я.
— Я. Его. Знаком. — Голос её не менялся, оставаясь напевным и мягким, завораживающим… как у ("Нетнетнетнетнет! — ужаснулся я. — Творецзачтожетыменятакне любишь?!!") сирены. — Только хотела Аметом, а вышла Блата. Такой вот пердимонокль.
— Не знал, что ты умеешь, — я бухнулся на землю рядом с ней.
Дженайна закашлялась. На её шее проступали тёмные пятна синяков. Если приглядеться, можно было даже различить узор из кольчужных чешуек.