Хранительница его сокровищ
Шрифт:
— Учится, значит, — улыбнулся он. — И поможет ей в жизни это ученье?
— Должно, — пожала она плечами.
— Быстрее замуж возьмут?
— Нет, на работу, и не секретаршей, а делом заниматься. И платить будут хорошо, — он молчал и внимательно на неё смотрел, поэтому она продолжила: — Ну да, у нас бывает, что у мужа жена не работает или дочка у богатых родителей, но чем заниматься-то? Дома сиднем сидеть? Так завоешь.
— И вы… работали?
— А как же? Жить-то на что-то надо. Мои родители — обычные. Родители мужа — тоже.
— А
— Нет, — покачала она головой. — Ушёл.
— Куда? — не понял он. — На тот свет, что ли?
— Нет, почему. К… к любовнице, короче. Мы расстались. Полгода как. Или уже больше.
Он вгляделся в неё.
— Что значит — расстались?
— То и значит. Он ушёл, я осталась. Развод я ему дала, правда, только когда он перестал Настюхину долю квартиры отжимать. Собственников трое — на троих и делить. А он мне начал мозги пудрить — мол, давай, продадим, и я возьму себе свою долю и Настину, тебе норм, а ей всё равно уезжать. А с ней потом разберёмся как-нибудь. Ага, разобрался бы он, как же. Только с одной своей третью я бы ей ни в жизни жильё не купила. И договорились — я квартиру покупаю, он деньги на жизнь даёт. Так и записали. Боюсь теперь, как бы он не прослышал, что я пропала, и Настю совсем без денег не оставил. Стипендия-то не бог весть какая.
— Я не могу сказать, что всё понял, но это нужно запить, — покачал он головой и снова протянул ей флягу.
Потом сам тоже глотнул. И снова достал персиков.
— Чего тут понимать? Была б моя воля, рванула бы домой.
— Погодите. Я так понял, что муж ваш пошёл куда-то далеко, и там ему хорошо, но вы обязали его содержать вашу с ним дочь.
— Точно. Пока не выучится и не начнёт работать.
— То есть она у вас не брошена, так?
— Так.
— А кто ещё у вас есть?
— Родители. Слава богу, живы. За ними так-то мой брат присматривает. Он младше на два года.
— И хорошо, — кивнул он. — Давайте пить за то, чтобы все наши близкие были живы.
— Давайте.
Фляга, потом снова персик.
— То есть, получается, что никто без вас голодный не плачет? — уточнил он.
— Вроде не должен. У меня даже кота нет. Хотела завести, а теперь рада, что не успела. Только цветы, но их, наверное, мама уже к себе забрала. Цветы, в горшках. Дома растут, — пояснила она в ответ на недоумённый взгляд.
— Так значит, вы свободны, — заметил он. — Мужу вашему вы не нужны, отец и брат за вами сюда не дотянутся.
— Больно им это надо!
— Значит, вы вольны делать с собой и не только с собой всё, что душе вашей угодно.
— Уж конечно. Почему я тогда еду неведомо куда на каком-то коне? Ношу какие-то дрянные тряпки? Спору нет, они хорошо сшиты, и хорошо на мне сидят, но я-то привыкла к другому!
— Потому, что так угодно высшим силам? — предложил он вариант.
— Не знаю ничего про высшие силы.
— Наслышан, — улыбнулся он. — Вы немало поразили этим Магнуса Амброджо. Но поверьте, не всё в мире подвластно нам и нашим желаниям. Я достаточно долго
Она вздохнула.
— Если даже вы, — протянула руку, он дал ей флягу. — А у вас есть дети?
— Есть, трое. У меня даже внуки есть, — усмехнулся он.
— По вам не скажешь.
— Так я маг, не из последних. Хорошо сохранился. Вам, к слову, тоже ваших лет не дашь.
— Это всё ваши ужасные условия жизни, — пробурчала она. — У вас сыновья или дочери?
— Дочь и два сына. Дочь давно и хорошо замужем на материке. Старший сын женат, младший — пока ещё нет.
— А ваша супруга?
— Увы. Умерла в родах пятнадцать лет назад.
— И вы не нашли новую.
— Как-то не до того было.
— И когда мы отыщем эту хрень для господина Лиса, вы отправитесь к детям?
— Господин Лис? Отлично. Намного изящнее, чем прозвал его в своё время я. Но да, вы правы — у меня множество дел, они меня ждут. Господин, как вы сказали, Лис заставил меня дать клятву, но она обоюдоострая — когда условие будет выполнено, мы друг от друга освободимся, и я отправлюсь восвояси.
— А как вы его называли?
— Рыжий Червяк. Но сейчас он уже не червяк, нет. Он не меньше, чем ядовитая змея. Такая, знаете, небольшая яркая змейка, которая так хорошо умеет прятаться, что её и не видно, пока она не набросится и не укусит. Но Лис — тоже хорошо. Кстати, я припоминаю, что вы обещали рассказать некую занимательную историю. Сегодня уже определённо не до того, но завтра и дальше это будет очень нужно.
— Вот прямо нужно?
— Да, чтобы держать вместе наших сотоварищей. Поучения и молитвы им не интересны, а историю они станут слушать охотно, уверяю вас. И служки, и монахи, и моя молодёжь. Они не читают книг, зато любят байки.
— Хорошо, я подумаю.
— Не бойтесь, вас будут слушать.
— Господин Фалько, я так-то полтора десятка лет преподавала, прежде чем уйти в музей, — сообщила она. — И у меня были не только уроки на двадцать человек, но и поточные лекции.
— Что вы делали? Вы… были учителем? — ну хоть чем-то она его удивила!
— Именно.
— И… чему вы учили?
— Истории и философии.
— Вы учили юных девушек?
— Не только. Всех подряд. И детей, и постарше, и мальчиков, и девочек. И взрослых тоже.
— Скажите, а что же ваш муж? Он отпускал вас… читать лекции?
— А что ему оставалось? Деньги-то не лишние!
В его глазах билось «Не верю». Наверное, он представлял таких преподавателей почтенными старцами в хламидах вроде статуи Геродота. И совершенно точно не мог предположить, что жизнь преподавателя — это вовсе не возвышенное и прекрасное, а нечто невнятное, складывающееся из понятий «часы», «годовая нагрузка», «учебный план», «рабочая программа», «учебно-методический комплекс» и прочая хрень, здесь казавшаяся абсолютно фантастической. И что мало какой мужик всё это вывезет — да ещё за те деньги, которые платят за такую работу.