Хранительница меридиана
Шрифт:
— А вы что? — спросил Грин.
— Что мы? Обрадовались…
— По морде бы вас!
— А знаете, — сказал тихо Флит, — я летом был с мамой на озере Селигер. И там в туристском лагере трактором раздавили совсем хорошие лодки.
— Зачем?
— Они были устарелой конструкции. Их списали. Местные жители хотели купить лодки, но их не продали. Положили в ряд, и трактор по ним проехал.
Грин вскочил.
— Что же это получается? У нас же социализм?
— Лежи, — сказал Шиков. — У нас с тобой спокойная жизнь.
— Я так
— Наши папы не любят, когда дети суют нос в их дела, — сказал Шиков.
— Какие мы дети? Гайдар воевал в эти годы, Володя Дубинин воевал… А мы — дети!
Ребята притихли, думали…
Вдруг наступила оттепель. Снег сползал с елок, и все утро в лесу шла пальба.
— Лыжная прогулка срывается, — сказал начальник лагеря. — Чем займем детей?
Был предложен культпоход на дачу детского писателя Чураева. Начальник решительно возразил:
— Нет, товарищи, это мероприятие не пройдет. Гвоздь программы полагается оставлять на закуску. Как вы думаете, Александр Сергеевич?
Тот пожал плечами.
— Мне кажется, ребятам и в городе надоели мероприятия. Давайте хоть раз оставим их без нашей опеки.
— А может, викторину все-таки устроить? Или вечер аттракционов?
Александр Сергеевич заволновался.
— Ну, а почему нельзя дать ребятам свободный день? Ну, честное слово, почему?
В дверь постучали.
— Простите, — сказал Морозов. — Александр Сергеевич, можно вас на минутку?
— Пожалуйста.
Разговор за дверью был шумный и короткий.
— Ну вот, — сказал вожатый, заходя. — Я же говорил.
— Что?
Ребята без нас организовались. Сегодня привезли на кухню дрова. Решено: перепилить и переколоть.
Морозов не знал, что такое борьба за авторитет. Его признавали вожаком всюду и сразу. Он никогда не дрался, но к задирам подходил смело, спокойно, и те почему-то пасовали. Учился Морозов в девятом классе и в лагере был самым старшим. Он отлично понимал двойственность своего лагерного положения.
С одной стороны, как взрослый, он должен был пресекать особо опасные затеи ребят, с другой стороны, он сам принимал участие в разработке операций. Под его рукой они никогда не переходили той грани, когда взрослые вспоминают о своем долге и берутся за воспитание.
Пилка дров увлекла ребят ненадолго. Морозов понял, что пора вмешаться, и организовал две команды: Шиков — Морозов — соревнование до упаду.
Грин оказался в паре с Морозовым. Он умел работать. Но пила им попалась длинная, она пружинила, вырывалась из рук. Морозов разозлился:
— Взялся пилить — пили, не хочешь — иди гуляй! Морозова услышала Лида.
— Эй, Грин! — крикнула она. — Давай заменю тебя.
— Отойди!
— Правда, Грин, отдохни, — сказал Морозов. Грин вцепился в ручку.
— Я сам.
— Я
— Против.
Морозов отошел в сторону.
— Посмотрим, что ты один наработаешь.
Грин половчее взялся за ручку, потянул пилу на себя. Она изогнулась, взвизгнула и застряла. Лида засмеялась.
— Ну ладно, упрямец, давай вместе горе мыкать, — сказал Морозов, снова берясь за ручку.
Грин посмотрел на него исподлобья и ушел со двора. В дачке, кроме Флита, никого не было. Грин долго сидел у шахматного столика и смотрел в окно. Вдруг он спросил Флита:
— Ты стихи умеешь сочинять?
— Умею.
Грин помялся и снова спросил:
— А кто тебе из лагерных девочек нравится?
— Лида.
— И мне! — обрадовался Грин. — Хочешь, стихи прочитаю?
— Читай.
— Только ты смотри не болтай…
— Могила.
Второе стихотворение Грина было вдвое длиннее первого.
За что меня любить — Мой нос совсем противен. Но я хочу с тобою говорить О звездах голубых, о море самом синем. Ведь у меня в душе горит любовь. И очень, очень я люблю тебя. Мне нравится твоя густая бровь. Я Лиду не забуду никогда.— Реалистично, — сказал Флит. — Прочти еще раз, только помедленнее.
Грин обрадовался, что стихи понравились, и стал читать с вдохновением. Но Флит то и дело перебивал его и сам повторял строчки стихов.
— Хорошо! — похвалил он опять и пошел на улицу.
От нечего делать Грин повалялся на койке, выпил стакан некипяченой воды, потом решил пойти доказать Морозову, что может работать не хуже его.
У ворот Грин увидел Флита. Захлебываясь от смеха, Флит читал Лиде и Тане его стихи.
Грин повернулся и снова пошел к дачке. Первой его мыслью было — бежать. Подальше, подальше от этого лагеря, от этих благовоспитанных Флитов. Он открыл чемодан. И вдруг ему стало так обидно, что он бросился на кровать и, кусая угол подушки, расплакался. Он слышал, как кто-то вошел в комнату и наклонился над ним.
— Ну хватит, Грин. Прости меня. Я, честное слово, не хотел тебя обидеть.
По голосу Грин узнал Морозова. Он не ответил, но плакать перестал. Морозов постоял немного и осторожно вышел, прикрыв дверь.
Грин быстро разделся и лег в постель.
Обедать он не пошел.
Укладывались на тихий час. К Грину не приставали. Он лежал, отвернувшись к стене, и притворялся спящим. Пришел Флит.
— Ты что, поэт, голодовку объявил?
Грина так и подбросило. Он налетел на обидчика и хлестал его по щекам, до крови закусив губу. Флит, по-девчачьи выставив руки, пятился к выходу. Грин сделал передышку.