Хранительница тайн
Шрифт:
– Лол, что ты здесь делаешь?
– К тебе приехала. Я звонила, оставляла сообщения…
Джерри потряс головой.
– Эта машинка все время бибикала, а жуткий красный огонек все мигал и мигал. Я решил, что она сломалась, и выдернул ее из розетки.
В этом объяснении весь Джерри. Лорел невольно улыбнулась. Она нисколько не злилась и сейчас не мучилась подозрениями, что брат нарочно ее избегает.
– Неважно, – сказала она, – зато у меня появился повод тебя навестить. Ты ужинал?
– Ужинал?
– Еда. Весьма раздражающая
Джерри задумчиво провел рукой по волосам.
– Пошли, я угощаю.
Они брели, разговаривая о музыке, к маленькой пиццерии у театра. Того самого, в котором юная Лорел смотрела пьесу Пинтера «День рождения».
Маленькие свечи в стеклянных колбах освещали красно-белые клетчатые скатерти. Ресторан был переполнен, и Лорел с Джерри с трудом отыскали свободное место в конце зала, у самой печи для пиццы. Лорел сняла пальто, юный блондин с роскошной челкой принял заказ. Минуты через две он вернулся с графином кьянти и бокалами.
– Итак, – промолвила Лорел, разливая вино, – над чем ты работаешь?
– Как раз сегодня дописал статью об особенностях питания галактик-подростков.
– Прожорливые?
– Невероятно.
– И всем уже исполнилось тринадцать?
– Чуть больше. От трех до пяти миллиардов лет.
Лорел слушала взволнованный рассказ брата о крупнейшем в мире чилийском телескопе («Для нас он все равно что микроскоп для биологов»), о дальних галактиках – крошечных кляксах на небе; о том, что обнаружились такие галактики («Это невероятно, Лол, ни в одну теорию не вписывается!»), в которых газ не вращается. Слушала, кивала, но думала о своем. О том, что когда Джерри волнуется, его речь путается, не успевая за полетом мысли, а он так увлечен, что забывает набрать воздуха в рот. О том, как экспрессивно и в то же время плавно движутся его крупные кисти, словно на подушечках тонких пальцев повисли звезды. А ведь у Джерри отцовские руки, подумала Лорел, отцовские скулы и добрые глаза за стеклами очков. Брат – вылитый Стивен Николсон, только смех унаследовал от матери.
Джерри замолчал, отхлебнул вина. Лорел тревожил предстоящий разговор, но ей было так уютно с братом, что она тянула время. Она еще помнила, как близки они были, и не хотела своим признанием разрушать идиллию.
– А что дальше? Что сравнится с пищевым рационом юных галактик?
– Я работаю над полной картой Вселенной.
– Выбираешь задачки себе по плечу?
– Ничего сложного, я же не собираюсь описывать весь космос, только пятьсот шестьдесят миллионов звезд, галактик и прочих небесных объектов.
Пока Лорел пыталась представить себе число, принесли пиццу. Ароматы чеснока и базилика напомнили ей, что с утра во рту у нее не было маковой росинки. Она набросилась на еду с аппетитом молодой галактики, чувствуя, что сроду не едала ничего вкуснее. Джерри спросил о ее работе, и Лорел с набитым ртом рассказала о документальном фильме и предстоящей постановке «Макбета».
– Пока
– Ты? Отпуск?
– Да.
Он покачал головой.
– Что случилось?
– Почему все меня об этом спрашивают?
– Потому что ты не берешь отпусков.
– Глупости.
Джерри поднял бровь.
– Шутишь? Впрочем, говорят, я тоже этим грешу.
– Нет, не шучу.
– Должен сказать, эмпирические доказательства расходятся с твоими утверждениями.
– Эмпирические доказательства? – хмыкнула Лорел. – Кто бы говорил! Ты хоть помнишь, когда последний раз был в отпуске?
– В июне восемьдесят пятого, в Бате, на свадьбе Макса Сирджея.
– Вот именно.
– А я и не утверждаю, что отличаюсь от тебя. Работа для нас все равно что семья, поэтому я и спрашиваю: что случилось?
Джерри вытер рот салфеткой и оперся спиной об угольно-черные кирпичи.
– Аномальное решение взять отпуск, аномальное решение навестить младшего брата. Должен ли я предположить, что эти события связаны?
Лорел вздохнула.
– Глубокий вздох. Последнее доказательство. Что происходит, Лол?
Лорел нервно теребила салфетку. Сейчас или никогда.
– Помнишь то время, когда ты жил у меня в Лондоне? Перед поступлением в Кембридж?
Вместо ответа Джерри процитировал «Монти Пайтон и священный Грааль»:
– «Смотрите, кто пришел!»
– «И нечего ворчать, что кто-то кого-то убил», – улыбнулась Лорел. – Обожаю этот фильм.
Она перекатывала оливку по тарелке, пытаясь найти нужные слова. Однако нужные слова не приходили. Придется рубить сплеча.
– Помнишь, ты спросил меня кое о чем, той ночью, на крыше? Не случалось ли у нас в доме какого-нибудь насилия, когда мы были детьми?
– Помню.
– Правда?
Джерри коротко кивнул.
– А ты помнишь, что я ответила?
– Что ничего такого не случалось.
– Я солгала. – Лорел не стала добавлять, что поступила так ради его блага. Теперь это не имело значения. Она не собиралась оправдываться; она солгала и готова ответить не только за то, что утаила правду от Джерри, но и за то, что сказала тогда полиции.
– А я знал, – заметил Джерри, доедая пиццу.
Лорел моргнула.
– Что? Как?
– Ты на меня не смотрела, назвала меня Джи, чего никогда не делала… – Джерри беспечно пожал плечами. – Может, ты и величайшая британская актриса, но меня тебе не перехитрить.
– А еще говорят о твоей рассеянности!
– Кто говорит? Ужас какой. Я этого не переживу!
Они улыбнулись друг другу, однако разговор не клеился. Затем Джерри спросил:
– Ты готова рассказать мне сейчас, Лол?
– Готова. А ты готов услышать?
– Готов.
Лорел кивнула.
– Что ж, тогда слушай.
Она рассказала все: про девушку, затаившуюся среди ветвей далеким летним полднем шестьдесят первого года, про незнакомца на садовой дорожке, про ребенка на руках у матери.