Хребет Скалистый
Шрифт:
— До свидания, Филипп, завтра разыщу тебя в госпитале, — и Гудков хотел сказать еще что-то, но в это время внизу замолчал один из пулеметов. Наскоро попрощавшись с Решетняком, Клавой и улетающими партизанами, он бросился к своей группе, на ходу вставляя запал в вытащенную из сумки гранату. Держа в обеих руках по гранате, вдогонку за ним бежал Ахмет.
Наталья задержалась. Она нагнулась к Решетняку и несколько раз крепко поцеловала его в губы.
— Прощай, Филипп, — прошептала она, — Алку мою… За меня… За Колю… поцелуй… Грише Проценко передашь, ему ее поручаю…
— Да что ты, Натка, —
— Поздно, Филипп, — ответила она, — хоть бы вы успели улететь.
Она помолчала и вдруг, вздохнув, проговорила:
— Эх, утром пистолет, когда ранили, в пропасть уронила, а другого нет.
Решетняк, не задумываясь, расстегнул плохо слушающимися замерзшими пальцами кобуру и протянул Натке свой маузер.
При любых других обстоятельствах он ни за что бы не расстался со своим маузером. В его рукоятку была вделана золотая пластинка с надписью: "Филиппу Решетняку за отвагу в борьбе с бандитизмом от председателя ОГПУ Ф. Дзержинского 10. 1. 26 г." Где-то совсем рядом загрохотали разрывы гранат и сразу же вслед за этим вновь заработал замолкший было второй пулемет.
С трудом оторвавшись от Решетняка, Наталья поцеловала сидящего рядом с ним командира взвода, фельдшера, уже привязанного к крылу, и автоматчика, которого еще привязывали. Потом она обнялась с Клавой, отошла немного в сторону и взволнованным, прерывающимся от подступающего к горлу рыдания голосом крикнула, размахивая вместо платка зажатым в руке маузером Решетняка:
— Привет всем на Большой земле… Расскажите, как мы тут… до последнего…
Она еще что-то кричала, но взревел мотор, и никто уже ничего не расслышал.
…Они сели на Адлеровском аэродроме, когда на востоке уже начало светать.
Огромный бензозаправщик, похожий на неповоротливого бегемота, подкатил к машине. Казалось, он вот-вот подомнет под себя и раздавит утлый самолет.
Техники со стремительностью спринтеров заливали машину горючим и осматривали мотор.
Клаве же казалось, что они действуют недостаточно быстро, и она громко кричала простуженным, охрипшим голосом:
— Скорей! Скорей! Чего еле двигаетесь! Быстрее!
Девушки в халатах поверх военных шинелей захлопотали вокруг раненых. Среди них, мешая и все путая, с деловым видом бегал и громко распоряжался молоденький военврач, судя по чистенькой шинели и многочисленным скрипящим ремням, только что мобилизованный в армию после окончания мединститута.
Унесли так и не пришедших в себя командира взвода и партизана, раненного в живот.
Отвязанные фельдшер и партизан-автоматчик, топчась па месте, разминали затекшие и окоченевшие ноги, растирали обмороженные лица.
Здесь, в Адлере, было по-весеннему тепло. Легкий морской ветерок ласкал лицо Решетняка. Около аэровокзала в свете занимающейся зари пламенели цветущие канны. Многие техники и летчики, несмотря на утренний час, работали в одних гимнастерках или легких комбинезонах.
Две молодые, сильные девушки подняли Решетняка, положили на парусиновые носилки и понесли к аэровокзалу, около которого стояло несколько санитарных машин с широко раскрытыми дверцами, напоминавшими пасти каких-то сказочных чудовищ.
Они подходили к небольшому цветничку
Было уже почти светло.
— Подождите, девчата! — громко, тоном приказа сказал Решетняк, не отрывая глаз от удаляющейся точки самолета. — Поставьте меня на землю.
Девушки опустили носилки и склонились к Решетняку, думая, что раненому неудобно лежать.
— Оставьте меня пока тут, — решительно проговорил он, — буду ждать возвращения самолета.
Девушки нерешительно затоптались на месте. Этот грузный партизан, заросший густой бородой, внушал им беспредельное уважение, и они не хотели отказывать ему. Но подчиниться требованию раненого было нельзя. Это шло вразрез со всеми правилами.
Увидев заминку, к ним вприпрыжку бросился молоденький доктор.
— Сейчас же, немедленно грузите раненого в машину! — набросился он на санитарок. — Что за фокусы!
Девушки хотели было снова поднять носилки, но Решетняк с таким бешенством рявкнул: "Отставить!" — что и санитарки и молоденький врач, перетянутый вдоль и поперек ремнями, оторопело отпрянули в сторону.
В это время Решетняк увидел прилетевшего с ним автоматчика. Партизан был легко ранен и сейчас не знал, куда ему идти, к кому обращаться. Поэтому он очень обрадовался, когда услышал голос начальника разведки, зовущего его к себе.
— Стань тут, — приказал Решетняк, — и не давай меня уносить. Будем ждать командира.
— Есть ждать командира! — рявкнул автоматчик и, встав за носилками, положил руку на висящий на груди автомат.
Своим независимым видом он как бы говорил: "Я человек дисциплинированный и готов выполнять приказ командира, а ранен он или не ранен, это не имеет никакого значения".
Возмущенный таким оборотом дела, скрипучий доктор побежал жаловаться кому-то по телефону.
Санитарки довольно посмеивались ему вслед.
С полчаса Решетняка никто не беспокоил. Потом из подошедшей санитарной машины выпрыгнула молодая широкоплечая женщина в форме военного врача. Решетняк знал ее. Это была врач Краснодарской больницы Агапова.
Отмахнувшись от подлетевшего к ней врача в ремнях, она твердой мужской походкой направилась прямо к стоящим посреди цветника носилкам.
Она присела перед Решетняком на корточки.
— Вы что, Агапова, уговаривать приехали? Возмущаться нарушением правил? спросил Решетняк. — Я решил дождаться самолета.
Она молча сняла покрывающую его шинель и начала разбинтовывать ноги.
— Валя! Сумку из машины, — бросила она одной из санитарок, несших Решетняка, и ответила ему устало и спокойно: — Нет. Я не буду уговаривать. Я сделаю перевязку и посмотрю, что у вас такое. Если понадобится, я вас без всяких уговоров, силой отвезу в госпиталь. А чего мне вас уговаривать?
Она нисколько не удивилась, что этот незнакомый ей человек знает ее фамилию.
Много лет кряду, учась в мединституте, Анна Агапова была рекордсменкой края по нескольким видам спорта. Ее многие знали. Часто на улице, в трамвае с ней заговаривали совершенно незнакомые люди. Окончив медицинский институт, она поступила работать в Краснодарскую больницу и в начале войны была призвана в армию. Она получила назначение в один из сочинских госпиталей.