Хребет Скалистый
Шрифт:
Осмотрев рану на левой ноге Решетняка, она обильно посыпала ее каким-то белым порошком и забинтовала новым чистым бинтом. Ее лицо с темными кругами усталости под глазами было спокойно. Однако рана на правой ноге заставила Агапову нахмуриться.
Наблюдавший за ней Решетняк, чувствуя, что у него сразу пересохло горло, настороженно спросил:
— Что? Ампутировать?
— Нет, — твердо ответила она, — но будем оперировать и придется полежать.
Закончив перевязку, она расстегнула его грязную стеганку, из многочисленных дыр
Видимо, осмотр ее успокоил. Она тяжело опустилась на стоящую в двух шагах скамейку.
— Вы от Гудкова? — опустив набрякшие веки, спросила она. — Как там?
Решетняк вспомнил гранатные разрывы в нескольких десятках метров от готовящегося взлететь самолета, прощание с Наткой, ее прощальный крик: "Расскажите, как мы тут… до последнего…"
— Плохо, — чистосердечно признался он, — очень плохо.
— Да, да. Я уже знаю, — устало ответила Агапова, не открывая глаз, и откинулась на пологую спинку садовой скамейки.
Она так и сидела, молча и не шевелясь. Можно было подумать, что Агапова спит, если бы ее тонкие, крепкие пальцы прирожденного хирурга не комкали снятую с головы пилотку.
Прошло больше двух часов, как улетела Клава. Уже солнце вышло из-за синеющих вдали гор, а на горизонте так и не показалась точка самолета.
Большой открытый, курортного вида автобус, переполненный летчиками, подошел к аэровокзалу и остановился рядом с санитарной летучкой, на которой приехала Агапова.
Летчики спрыгивали на землю и растекались по аэродрому.
Целая группа летчиков, человек восемь — десять, прошла мимо Решетняка, Агаповой и вставшего при их приближении по стойке «смирно» автоматчика.
В центре этой группы шла невысокая женщина в меховом легком комбинезоне. У нее было правильное, миловидное лицо, гладкие блестящие волосы.
Тяжелый, неуклюжий шлемофон она держала в руках.
Решетняк сразу узнал эту женщину. Она командовала тем самым полком ночных бомбардировщиков, в который входило звено майора Лаврова. Да и трудно было не узнать эту отважнейшую советскую летчицу, которой одной из первых среди женщин было присвоено звание Героя Советского Союза.
Рядом с ней шел молодой высокий летчик. Его Решетняк в лицо не знал, хотя под распахнутым на груди меховым комбинезоном были видны приколотые к гимнастерке две Золотые Звезды.
— Совершенно не к чему лететь к Гудкову вам, товарищ майор, — горячо доказывал дважды Герой командиру полка, — можно же послать кого-нибудь другого. Преспокойно сядет, а мы и штурмовики прикроем.
— Нет, Митя. Прекрасно сяду я. А вы и штурмовики прикроете меня.
Они прошли дальше. Окончания разговора ни Решетняк, ни оживившаяся при появлении летчиков
Летчики прошли на толе.
Из замаскированных капониров появились самолеты и выстроились у стартовой дорожки.
Рядом с «кукурузником», пли «этажеркой», как ласково называли фронтовики маленькие самолеты, которые официально громко именовались ночными бомбардировщиками, стали два горбатых штурмовика и два короткокрылых, тупоносых истребителя.
Летчица натянула на голову шлемофон.
— Товарищ майор, — обратился к ней один из техников, дежуривших на аэродроме, — тут человек от Гудкова. Раненый. Может, он вам что интересное скажет. Ну, там об ориентирах, о посадочной площадке. — Техник указал в сторону Решетняка.
Летчица быстро направилась к раненому.
— Здравствуйте, — проговорила она, опускаясь к носилкам и протягивая руку пытающемуся приподняться Решетняку. — Лежите, лежите.
Решетняк осторожно пожал ее маленькую крепкую ладонь.
— Вы от Гудкова?
— Да. Я начальник разведки отряда Гудкова.
— Тем лучше, — обрадовалась летчица и протянула ему свой большой планшет, в который была вставлена карта. — На какой поляне садились мои девушки? Какие есть по пути ориентиры? Митя! — громко крикнула она оставшемуся на поле летчику. — Иди сюда.
Решетняк показал им плоскогорье, на которое садились Лавров и Клава.
— Ориентир там есть прекрасный, — рассказывал он: — с севера над этой поляной возвышается небольшая гора правильной яйцеобразной формы. На самой верхушке ее веером растут четыре огромные пихты. Мы их прозвали близнецами. Даже ночью на фоне неба пихты далеко видны.
— Вы не обращали внимания, — заговорил летчик, — как летала Клава? Вот так?
Он стал водить тупым концом карандаша по запутанным лабиринтам горных узлов и ущелий, нанесенным на карту.
— Нет, — возразил Решетняк, — так летать уже нельзя. Мы еще вчера предупредили Лаврова. Тут нужно несколько километров лететь вдоль ущелья, а оно у фашистов. Самолет будут обстреливать прямо в упор с трех сторон: снизу и со склонов узкого ущелья.
Затем он расстегнул сумку и вытащил свою карту. Она была более подробная, чем у летчиков, а главное, на ней были нанесены самые свежие данные о расположении войск врага.
Летчики так и впились в карту, и Решетняк предложил:
— Возьмите. В штаб фронта мы послали такую же с первым самолетом.
Командир полка засунула карту в планшет, летчики поспешили на поле.
Первой взлетела машина командира полка. Затем поднялись вверх два истребителя. Вдогонку за этой тройкой взмыли в небо горбатые штурмовики "ИЛы".
Они и возвратились точно в таком же порядке. С той только разницей, что юркие истребители сели раньше, чем это успела сделать тихоходная «этажерка». На одном из ее крыльев длинными змеями висела порванная парусина.
Командир полка и молодой летчик подошли к Решетняку.