Христа распинают вновь
Шрифт:
— Ты знаешь, о ком я подумал? О Пелагее, старшей дочери Панайотароса, и я тебе скажу, почему…
— Но она не беленькая, батюшка! Разве ты не знаешь, что ее дразнят черным горшком, кляксой и еще…
— Это не имеет никакого значения, чудачка! Это легко исправить. Я дам тебе коробочку пудры, она начнет пудриться утром и вечером и станет белой, как хлеб…
— Ну, тогда, дорогой отче, все пойдет как по маслу.
— Но как ты думаешь, она захочет?
— Она? Она же как огонь! Она, отче мой,
И старая горбунья захихикала и вытерла рукавом мокрый нос.
— Хорошо, хорошо, — строго сказал поп, — брось ты эти игривые мысли… Давай-ка серьезно подумаем сообща, как все сделать получше. Панайотарос теперь стал сеизом аги, значит, никто не удивится, если Пелагея придет в конак, будто бы повидать своего отца. Ты все устроишь, Марфа, тебе хорошо известны такие дела, ты устроишь, чтобы Ибрагимчик увидел ее. Но заранее нужно послать ей пудру…
Поп встал, открыл шкафчик и достал коробочку пудры.
— Вот она, — сказал священник и положил коробочку на ладонь Марфы. — Скажи ей, что для экономии пудру можно смешивать с мукой.
Старуха в раздумье покачала головой. Она поняла наконец, на что ее толкал поп, и струсила.
— Все это хорошо, отче, — сказала она, — но об одном мы позабыли, а ведь это главное…
— Что такое, Марфа?
— А если об этом узнает Панайотарос? Тогда прежде всего он убьет меня, потом Ибрагимчика, а потом и твою милость! А затем подожжет село… Знай это!
Поп почесал затылок.
— Ты права, он и меня может убить… Но все равно, у нас нет другого выхода. Что же делать? А! Придумал! Я попрошу агу, чтобы он приказал Панайотаросу совершить поездку.
— А если она забеременеет?
— Кто?
— Да кто же еще, отче? Пелагея…
— Да что ты все каркаешь, противная старуха! — закричал поп в бешенстве… — Не забеременеет!
— Откуда ты знаешь?
— Бог велик, — ответил поп, который не знал, что сказать.
— Гм! — отозвалась старая горбунья, — ты думаешь, отче, что бог вмешивается в такие грязные дела?
— Хорошо, тогда договорись с Мандаленьей, — у нее есть лекарства…
«Отойди от меня, сатана, — пробормотала про себя старая горбунья, — дьявол или бог тебя к нам послал?»
— О чем ты думаешь, дочь моя?
— Ты — представитель бога, батюшка, о чем мне думать? Поступай так, как бог подскажет.
— Я борюсь за благо христиан, Марфа, — бог это знает! Он благословит, и все будет в порядке… Будь уверена, дочь моя, и твой труд будет вознагражден…
Глаза старухи заблестели. «Эх, козлобородый, — подумала она, — вот с этого и нужно было начинать…»
— Хорошо, — сказала
— Не беспокойся, Марфа, ты не останешься в обиде… Теперь ступай с богом, позже опять поговорим. Я всегда дома!
Старуха наклонилась и поцеловала попу руку.
— С твоего благословения, отче, — сказала она, — я поняла, что тебе нужно, а твоя милость поняла, что нужно мне. Я сегодня же встречусь с Пелагеей. Подлая самка запрыгает от радости!
— Да поможет тебе бог! Иди! И поскорее приноси мне хорошие новости.
Он покровительственно похлопал ее по плечам и горбу.
— Будет и твоя свадьба, тетушка Марфа, — сказал поп, — подыщу я и тебе хорошего парня, но по-честному, чтобы повенчалась! Чтобы ты избавилась от этих турок.
— Сделай, что можешь, отче, — сказала взволнованно старуха и даже остановилась, — сделай, что можешь, и бог тебе заплатит за это!
И старуха пошла к дому аги, вытирая нос, из которого опять потекло.
— Вот проклятая, — пробормотал поп, едва закрылась дверь, — поверила! Женщины — странные создания, помилуй меня, господи!
Священник с беспокойством ждал день, два, а на третий вдруг открылась дверь и вошел Панайотарос в новой красной феске. Увидев его, поп испугался.
— Что случилось, Панайотарос? — сказал он, поднимаясь со стула.
— Ага прислал меня к тебе, отче.
— И что же он просил передать мне?
— Разве я понимаю? Что-то странное. Передай привет, сказал, Ибрагимчик стал ягненком!
ГЛАВА XVIII
Зима нагрянула внезапно. Грозно нахмурился божий лик. Пошли беспрерывные дожди, подул ледяной ветер с гор, пожелтевшие листья слетели с деревьев, земля превратила их в прах и приняла обратно в свои недра. Глубоко в земле семена набухали, наливались соками, готовились пустить ростки, чтобы уцепиться ими за кочки, за камни и пробить весною корку земли. Ящерицы скрылись в своих норах, пчелы спрятались в ульях, летучие мыши повисли в пещерах виноградными гроздьями. Вся природа замерла в ожидании.
Крестьяне с утра топили печки в домах, доставали из амбаров зерно, масло, вино — все, что собрали за лето. Ели и пили. Женщины, при свете ламп, вязали, пряли, лущили пшеницу и рассказывали старинные сказки и непристойные анекдоты, чтобы скоротать время.
Никольос загнал своих овец в кошару и сидел перед ярко горящей печкой, касаясь коленями Леньо, которая напряла много шерсти и теперь вязала чепчик и кофточку для будущего ребенка. Ее живот уже округлился, и Никольос смотрел на него, как смотрят крестьяне во время дождя на хорошо вспаханную, хорошо засеянную землю.