Христианин. Nil inultum remanebit. Часть первая. Предприниматель
Шрифт:
– Сегодня днем, на заправке, я трех мужиков встретил. Похоже, бандиты, если судить по одежде. На «мерсе» были. Но один из них… как– то, знаешь, не похож, ну, не совсем похож на бандита, несмотря на одежду и на то, что был вместе с этими. Я его знаю. Я с ним в институте учился. Он мастер спорта по стрельбе, не помню только из чего. Но то, что мастер – это точно. Ты мне не можешь сказать, есть в братве мастер спорта по стрельбе?
Махурин усмехнулся.
– Говоришь, на бандита не похож? А кто же из настоящих бандитов похож на бандита?
– Не пойму что-то, куда ты клонишь?
– Да мне просто интересно стало твое объяснение, почему он на бандита не похож. Потому что с тобой учился в институте? – усмехнулся Махурин.
– Ну перестань, причем тут – кто с кем учился, – с обидой сказал Николай. – Сань, я о внешних признаках говорил, а не о чем- то другом.
– Правильно. Внешность – это у змей имеет значение.
– Главный киллер? – удивленно спросил Николай.
– Да, главный киллер. А что ты удивляешься? Есть такая профессия – охота на человеков. И кем, по-твоему, может быть в братве мастер спорта по стрельбе? Простым быком?
– Не знаю, не знаю, – задумчиво произнес Николай. – А «Гусар» – это что, кличка?
Махурин утвердительно кивнул.
– Кличка у него по фамилии? – спросил Николай.
– Нет, фамилия у него другая. Фамилия у него…, – Махурин задумался, сдвинул брови к переносице и потер пальцем широкий лоб. – О! Фамилия у него, кажется, как у нашего главного кэгэбэшника – Серегин!
Николай, прищурившись, оценивающе оглядел Махурина. «Точно! Значит, я не обознался. Значит, это был Димка. Вот как, значит…», – сокрушенно сказал про себя Николай. Нет, он уже не удивился услышанному, удивление было тогда, на заправке. Он встал, прошелся по кабинету, подошел к окну и стал смотреть в окно.
– А почему – «Гусар»? – не оборачиваясь, спросил он, хотя как раз это ему было известно: «Гусаром» Димку кто– то прозвал из– за того, что ходил он, прижимая левую руку к туловищу, словно кавалерист, поддерживающий шашку, чтобы та не билась о пол и не мешала при ходьбе.
Махурин молча, с едва заметной улыбкой, наблюдал за ним. Потом, прерывая затянувшееся молчание, с усмешкой ответил:
– Не знаю. Может, смелый слишком. А у тебя что, снова вера в людей пошатнулась?
Николай повернулся к Махурину, посмотрел ему в глаза и, озадаченно и многозначительно покивав несколько раз головой, сказал:
– Вроде того.
– Понимаю, бывает, – развел руками Махурин. – Вера в людей – штука тонкая и простая, как щель под дверью: свет через нее проникает, но никогда всю комнату не освещает…
Николай еще раз прошелся по кабинету, а потом заговорил:
– Ты знаешь, Сань, я никогда бы и не предположил, что Димка станет бандитом и – не просто бандитом, а киллером. Понимаешь? Нет… Ты не поймешь, если я тебе не расскажу… одну историю…
– Я вообще-то понятливый. Но – все равно – расскажи! Люблю я всякие истории… о превращениях…
– Ты не ерничай, а послушай…
– Ну, слушаю…
– Так вот, я помню, когда наш курс был в колхозе на картошке, хозяйка, у которой мы жили, попросила нас убить кошку ее – она у нее цыплят подушила, как сейчас помню, пять штук. У хозяйки ружье было, от покойного хозяина осталось. Ну, она нам и говорит, вот, мол, берите ружье, патроны и убейте эту сволочь, а то всех передушит – цыплят, в смысле. Мы сразу к Димке – кому же, как не ему? А тот ни в какую – не буду и всё, не могу, я что, мол, убийца, что ли? И ведь среди нас так и не нашлось смельчака. А кошку какой-то деревенский мужик порешил. Варварским способом… Не хочу даже об этом вспоминать. Ты понимаешь? Он тогда кошку не смог убить, а сейчас… Что произошло, Сань? Я не понимаю… Как это объяснить? Ты знаешь, Сань, я перестал, наверное, что-то понимать в этой жизни…
Махурин, сначала слушавший Николая с блуждающей снисходительной улыбкой, неожиданно посерьезнел, нахмурился. После заданных Николаем вопросов в кабинете наступила тишина. Откинувшись в кресле, Махурин скрестил руки на груди и некоторое время озадаченно осматривал предметы на своем столе, смотрел в окно… Николай ждал. Он ждал, что скажет человек, бизнес которого основан на насилии и который сам, возможно, и не убивал, но мог отдавать своим людям такие приказы; он ждал, что скажет человек, который имеет два высших образования и который меньше чем три года назад, был вовсе никаким не бандитом, а законопослушным гражданином, юрисконсультом «Приокскуниверсалсбыта». А до этого, хотя и работал в милиции, успел заочно окончить приокский пединститут. Переход Махурина из общества нормальных граждан в бандитское сообщество, всегда казался Николаю следствием какой– то страшной, необъяснимой трансформации, непонятно почему случившейся с его приятелем. Николай был уверен, что Махурин, сознательно ставший бандитом, непременно должен был как-то оправдать
Наконец, Махурин, усмехнувшись, заговорил.
– Ну, то, что ты не можешь понять, что происходит вокруг, почему мы становимся другими, и откуда это другое берется в нас – это, как сам понимаешь, вопрос… объемный. Хотя, я тебе скажу, есть простое хрестоматийное объяснение происходящему и в нас и вокруг нас: времена меняются, и с ними меняемся мы. Я понимаю, что это не ответ, а, скорее, уход от ответа. А можно и по- другому сказать, что какие бы времена не наступали, мы не меняемся, мы все те же, что и тысячу лет назад. Нравы и понятия меняются, а мы – нет. Стимулов нет, поэтому и не меняемся.
– Не говори загадками. Поясни, – сказал Николай.
– А что – поясни? Я тоже не знаю, почему так происходит. Вот большевики семьдесят лет перевоспитывали народ, переделывали его, создавали какого– то новосапиенса, или, как говорили острословы, Homo sovetikus… И чего добились? Дарованная свобода показала, что получилось. А ни хрена у них не получилось! Точнее – задуманное не получилось! Хотели создать нового человека, а создали человекообразное существо с уродливой душой, звериными инстинктами и к тому же – безмозглое…
– Да ладно! Ты что такое говоришь-то, Сань? – растерянно сказал Николай, с удивлением глядя на друга.
– Я знаю, что говорю, – твердо сказал Махурин. – Теперь ты уж меня послушай, да?
– Хорошо-хорошо! Слушаю, – торопливо сказал Николай.
– Так вот, Коля, я смотрю на своих ребят и понимаю, что не в раз же они решили двинуть в бандиты. Нет, не враз, Коля, ох, не враз! Я присматривался к ним, прислушивался. И ты знаешь, к какому выводу пришел? Они и до своего решения были ими. Понимаешь? Они уже были ими! Понимаешь? Бандитами они были, Коля! То есть они были людьми, готовыми преступить запреты, которые установило воспитавшее их общество. Я когда в это въехал, то сразу понял, почему нас, братвы, столько много по стране. Врубаешься? Но до недавнего прошлого они – все! – были законопослушны. Это были потенциальные преступники, но до времени они были законопослушные. Почему законопослушные? А потому, что не было условий, в которых они могли бы своей законопослушностью пренебречь, сбросить ее с себя, как старую изношенную одежду, и быть в надежде, что за непослушание их никто не накажет. Но пришло время, когда они поняли, что над ними – никого. Некому их наказывать. Понимаешь? Они почуяли, как собаки почуяли это. Они обычные люди. А поскольку обычному человеку в силу его ограниченности свойственно путать надежду и уверенность, и менять их местами, то они так и сделали. Понимаешь? Теперь они, глядя на то, что происходит вокруг, почему-то крепко поверили, что над ними – никого и что никто и никогда их не накажет. Они же не знают, что всякая надежда похожа на молодую жену при старце. Это мы знаем, что надежда – штука неверная. Она допускает разные варианты развития событий. А уверенность никаких сомнений не допускает. Вот они и поменяли местами надежду и уверенность, а в нынешних условиях они вообще стали уверены, что никогда не будут наказаны. Понимаешь? И пошли в бандиты. Они были законопослушны не в силу своего воспитания, а просто потому, что она, эта послушность, поддерживалась в них внешними запретами. Ну, как бы это пояснить? Эти запреты, как не вкопанные в землю заборы. Они постоянно поддерживались, подпирались государством. Потом оно, наше родное государство, поддерживать своей силой эти запреты перестало. Почему? Потому что посчитало, что они, эти запреты, уже прочно вросли в сознание граждан. А может, потому, что какие- то доморощенные демократы-теоретики решили, что свободное общество само себя… отрегулирует. Накось – выкуси, отрегулирует оно! Вот тогда-то запреты и рухнули! А с ними рухнула и законопослушность граждан! И из законопослушных потенциальных преступников мы превратились в основной своей массе – просто в преступников. Забор– то упал! Все! Уже не надо лицемерить, прикидываться, что ты законопослушный… Черт знает что сделали коммунисты! Хотя… что тут скажешь? Любая западная идея в русском исполнении, будь то коммунизм или демократия, – это или вопиющее лицемерие властей, или тотальное воровство… Чему ж удивляться? Коля, ты не поверишь: ко тут мне молодые пацаны валом прут – возьми их в бандиты! И Гусар этот – он тоже не исключение. Только он играет за более сильную команду. И вообще, что касается его новой профессии, то ты напрасно его осуждаешь. Человек зарабатывает свой хлеб.