Христианин. Nil inultum remanebit. Часть первая. Предприниматель

Браун Александр

Он шел к своей остановке, с которой поедет домой, и, как ни старался думать о вещах общих и посторонних, но с каждым шагом его отвлеченные размышления, вызванные памятником Ленину, настойчиво перебивались мыслями о доме, о встрече с женой, и с каждой такой мыслью, у него все больше портилось настроение, а маленький, совсем крохотный огонек тревоги, никогда не затухавший, наверное, весь последний год его жизни, разгорался все сильнее… И сейчас, если чего-то и не хотелось ему больше всего на свете, так это идти домой, где он предстанет перед очами своей супруги… Сегодня же день зарплаты, – день, который жены помнят так же хорошо, как и день свадьбы… День зарплаты, которую снова не выдали… Последний раз он держал в руках «кровно

заработанные» пять месяцев назад, половина из которых сразу ушла на погашение долгов, взятых им под зарплату… Подумав, что сейчас ему снова придется предстать перед супругой с пустыми карманами, он с тоской огляделся по сторонам, словно искал, что могло бы воспрепятствовать его приходу домой… И вновь он подумал, что неплохо бы выпить, чтобы хоть как-то снять напряжение, а еще лучше – напиться до «синего дыму», чтобы было, что называется, «все равно» и чтобы на вопросы супруги о деньгах можно было, заикаясь и с трудом шевеля языком, говорить: «Деньги? К-к-какие и…щё д-деньги? У м-м-меня их-х-х… х-нет… Не д-д-дали, с-с-суки…». Но дома был Димка, его сын, с которым они были большими друзьями и который, как казалось Николаю, понимал его… У каждого должен быть хоть один человек, который понимает его… Во всяком случае, когда Николай, видя, как Димка смотрит в магазине на какую-нибудь игрушку, говорил ему, что, мол, прости, брат, нет у меня пока денег, чтобы ее купить, Димка смотрел на него грустными глазами и с какой-то особой детской мудростью, но совсем по-взрослому, говорил: «Да ладно, у меня другие игрушки есть…». Видеть эту грусть в глазах сына Николаю с каждым месяцем, с каждой неделей и с каждым днем становилось все горше и невыносимей…

И совсем другое – его супруга: красивая, властная и, вроде бы, умная женщина, она не обладала и малой толикой сыновней мудрости… Ей не было никакого дела до причин, по которым ее муж не приносит домой деньги в дни аванса и получки. Она их требовала, называла его тряпкой, лохом и размазней, и уже полгода спала в другой комнате, а последние полтора-два месяца, все чаще ночевала, по ее словам, у какой-то своей старой подруги. Николай переживал, но, чтобы избежать скандала в присутствии сына, никогда не задавал ей «лишних» вопросов… Зачем, если и так было уже понятно, что Храм, в котором хранилось их взаимное чувство, давно опустел… И опустел из-за банальной причины: он не мог заработать деньги для семьи… Работа, за которую раньше ему платили очень хорошие деньги, видимо, стала никому не нужна, потому что теперь за нее платили, во-первых, гроши, а, во-вторых, от случая к случаю… Никакие доводы его супруга не воспринимала как оправдательные…

Вот и сегодня, в день зарплаты, у него тоже не было денег… Совсем не было. Это означало, что он сегодня снова будет тряпкой и лохом, а может и кем-нибудь еще – в зависимости от того, кем представит его фантазия супруги…

Не глядя по сторонам, он перешел по светофору проезжую часть улицы Каляева и, опустив голову, зашагал в сторону остановки троллейбуса на главной улице Приокска – Первомайском проспекте.

Уже на подходе к проспекту – до него оставалось шагов тридцать – его окликнули:

– Николай! Таврогин!? Ты, что ли? – с удивлением произнес какой-то знакомый голос.

Николай, погруженный в неприятные мысли о встрече с супругой, точно возвращенный из глубокого сна, с недоумением огляделся по сторонам… Он не увидел никого, кто мог бы произнести его имя и фамилию. «Глюки, что ли? Послышалось…», – тихо произнес он.

– Таврогин! Ты что, друзей не узнаешь? – снова раздался голос.

Теперь Николай услышал, что голос донесся из припаркованной рядом с обочиной белой «шестерки» и это был голос Лаврова… И действительно: из окна водительской двери на него смотрел Лавров Сашка …

– Ну-у? И что ты смотришь? Садись давай, – весело сказал Лавров. – Что как не родной? Давай-давай!

Николай, возвращенный

из неприятного будущего в проблемное настоящее, с удивлением смотрел на улыбающегося Лаврова. Не принять предложение и не сесть в машину было бы некорректно, неправильно и могло быть истолковано Сашкой, как нежелание общаться, как оскорбление… Сашка, работавший с Николаем на одном заводе, в отделе программного обеспечения, всего пять месяцев как уволился со своей должности и ушел с завода… И вот… Николай хорошо помнил, что никакой машины у Лаврова никогда не было… Он обошел спереди «шестерку» и сел на пассажирское место.

– Здорово, Сань! Не ожидал увидеть тебя, – сказал Николай. – Думал, что ты… что ты уже… свой хрен без соли доедаешь… А ты…

– Да ладно! Какой еще хрен? Да все в порядке! Все хип- хоп! А ты что такой?

– Какой?

– Мрачный! Хоть отпевай. Что, опять зарплату не дали?

– Не дали… А ты откуда знаешь?

– А что тут знать-то? Идет Колюнюшка не весел, головушку повесил… в день зарплаты… Что тут знать-то, Коля?! Я еще не забыл, что двадцать второе число – день пролетария… который теперь всегда пролетает… Сейчас никому зарплату не дают! Это, брат, политика, это один способов создания среднего класса в России! Выживают сильнейшие, предприимчивые и умные! Все остальные от выборов до выборов Родине лишние!

– Да ладно тебе, Сань… Тебе бы все побалагурить… А тут, действительно, хоть вешайся. Шестой месяц задержка…

– Шестой? Коль, это уже не задержка, а сам понимаешь что, – сочувственно сказал Лавров. – А я вот ушел от этих волков, – Лавров кивнув в сторону завода, – и чувствую себя отлично, – почти как… «Хопёр-Инвест», «Тибет» и «Властилина», – пропел Лавров названия фирм на мотив «А вот вчера мы хоронили двух марксистов…». – Я сам на себя работаю, Коля, и ни на кого больше. Ни за крышу пока не плачу, ни налоги… Вот видишь, машину купил, – Лавров легонько стукнул раскрытыми ладонями по рулю. – Да, не новая, но и не старая! – Он любовно погладил руль ладонями. – И это только начало… Я ж всего пять месяцев как сам кручусь… Тут купил подешевле, там продал подороже. Сейчас возможностей столько, что грех не воспользоваться ими… Все связи между предприятиями нарушены, заводы стоят, а те, которые работают, ищут все: от дверной ручки до металлопроката… Покупай, продавай – и будешь в шоколаде!

Николай слушал Лаврова и удивлялся. Удивлялся тому, как вот этот парень, работавший в заводском отделе, весьма далеком от реальности, смог так быстро сориентироваться в жизненных процессах… И ведь его риск оправдался: если уж он купил машину, то сделал это точно не на последние деньги…

– А ты чем торгуешь? – спросил Николай.

– У меня не очень доходные товары, – уклончиво ответил Лавров.

– Ну, хорошо, а какие тогда самые доходные? – спросил Николай.

Лавров хохотнул и ответил:

– Самые доходные сейчас товары – это Родина и совесть.

– Да? – усмехнулся Николай. – И что, хорошо идут?

– Это надо у больших чиновников в Москве спросить. Там главная торговая площадка.

– До тех чиновников далеко – не спросишь. Ну, а ты, все-таки, ты-то чем торгуешь? – спросил Николай.

– Я ж говорю: всем, что можно по дешевке купить и быстро подороже продать.

– Это и есть бизнес?

– Ну да!

– Какой же это бизнес? Это спекуляция…

– Это у коммунистов была спекуляция, а сейчас это – бизнес!

– И у старушек, которые вдоль тротуаров торгуют, у них тоже – бизнес?

– Не заводись, Таврогин! Что ты – завидуешь, что ли?

– Ничуть. Чему завидовать?

– Ну как? Тому, что мы сами по себе, а ты зависишь от других…

– А ты не зависишь?

– Ну, почему же… Я тоже зависим – от президента, от ментов, налоговой инспекции, бандитов, но больше все- таки от самого себя…

– Ну и компанию ты себе выбрал. Я бы всех их, кроме тебя, конечно, к стенке поставил, – усмехнулся Николай.