Хризантема императрицы
Шрифт:
Дашка не упустит свой шанс. Но сначала нужно отнести шкатулку по прежнему адресу.
Леночка
– Ну да, мама, да... он из приличной семьи. И вообще очень хороший человек! – Леночка громко шептала в трубку, пытаясь быть убедительной, но получалось плохо. А разговаривать в голос нельзя – дверь в кабинет Степан Степаныча приоткрыта, и сам он в настроении преотвратном, не то ввиду внеочередного похмелья, не то из-за очередной ссоры со второй половиной.
– Мама!
Это Леночка сказала громко и решительно, и даже собралась было трубку повесить, поставив в затянувшемся споре точку, но потом подумала, что это не совсем красиво.
– Хватит занимать линию! – рявкнул Степан Степаныч.
– Скажи своему сатрапу, что ты увольняешься! – в очередной раз потребовала мама.
– Хорошо, – ответила Леночка обоим и повесила-таки трубку.
– И кофе сделай!
Кофе она сделала, и себе тоже – все равно заняться больше нечем, и сидела, раскладывая пасьянс, и гадала, прилично ли будет пригласить Германа к незнакомой ему Эльжбете Францевне. И что он, конечно, вряд ли согласится, но одна Леночка точно туда не пойдет, и отнюдь не из-за Эдички.
Вспомнив про Эдичку, она заодно вспомнила и про конфеты, и про цветы, в которых нужно было бы воду поменять. Желтые хризантемы... а странно, что Эдичка именно их прислал, он как правило выбирает то, что дорого и эксклюзивно, а желтые лохматые хризантемы выглядели более чем обыкновено и совсем неуместно рядом со сложной цветочной композицией из ирисов, карликовых лилий и махровых фиалок. Впрочем, композиция была общая, ежедневно обновляемая по договоренности с фирмой, а цветы – личные, Леночкины, и оттого замечательные.
И конфеты замечательные, пусть и не тот сорт, который она любит, но это так мило... и так неудобно, ведь Эдичка, как ни крути, ей неприятен. И верно оттого Леночка сунула коробку в самый нижний ящик стола и постановила при ближайшем удобном случае подарить ее кому-нибудь. Может, тогда она перестанет чувствовать себя обязанной?
А Герман пойти к Эльжбете Францевне согласился, и даже, как показалось Леночке, сделал это охотно.
– Ах, милая моя, а ты все хорошеешь! – Эльжбета Францевна легонько коснулась ладонями плеч, сделав вид, будто обнимает. – Ну нет, это просто непостижимо, я рядом с тобой чувствую себя старой развалиной!
– Ну что вы! Вы замечательно выглядите! – почти не соврала Леночка, протягивая подарок.
Эльжбета Францевна и вправду выглядела недурно. Как подозревала Леночка, благодаря не столько умелому макияжу и здоровому образу жизни, сколько достижениям современной хирургии. Скуластое лицо, высветленные волосы, смелое декольте, розовый жемчуг в три нити, темно-лиловая тафта и фламандское кружево. В ней все было изысканно, совершенно и пугающе.
– Это Герман, – представила Леночка, про себя решив, что не задержится здесь надолго. – Он со мной.
Герман вручил загодя приобретенный букет, который именинница тут же перепоручила лакею. А дальше все было обыкновенно: долго, скучно, разбавлено разговорами об искусстве,
А мама, как обычно, опаздывала.
– Ты не заскучала, милая моя? – поинтересовалась Эльжбета Францевна, проходя мимо. В одной ее руке был бокал с шампанским, в другой – низенький лысоватый мужичок в красной шелковой рубахе и плисовых портах. – Знакомься, это Федор, он – художник. Русский примитивист и народник.
– Очень приятно, – вздохнула Леночка.
– Ты обязательно должна посетить его выставку. Эдичка лично приехал ее организовывать. Я тебе не говорила? Эдичка приобрел галерею. Конечно, я не то чтобы одобряю подобные траты, но согласись, милая, что мы в некоторой степени несем ответственность за будущее искусства.
– Конечно.
– А у Эдички – великолепный вкус. Кстати, а где этот твой... друг? – Эльжбета Францевна как-то так умудрилась произнести это слово, что отношение ее к Герману стало очевидно. – Неужели он тебя бросил? Мне кажется, он дурно воспитан.
– Бандит, – согласно рявкнул Федор, и потянул спутницу прочь.
И Леночка с ним согласилась. Мысленно, конечно, и с Эльжбетой Францевной тоже. Герман ее бросил, вот поставил тут, у декоративной гипсовой колонны, точно плющом увитой колючей проволокой, и исчез. Куда? Как его искать? И нужно ли вообще искать: дом Эльжбеты Францевны огромен, тут легко заблудиться и разминуться... а ждать невыносимо. И картины разглядывать приелось. Некрасивые они, пусть и концептуальные: черные божьи коровки на желтых листьях. Или кирпично-красные механические муравьи, ползущие по рельсам?
Это, кажется, наследие прошлого протеже Эльжбеты Францевны, скоро, надо полагать, эти полотна сменятся другими, сотворенными Федором, а оттого, как виделось Леночке, аляповато-яркими и нарочито народными.
– Елена? Ты ли это? – Эдичка как всегда был хорош. Светловолосый, высокий, широкоплечий и идеальный, он, впрочем, не вызывал у Леночки ничего, кроме приступа зевоты. – Мама сказала, что ты не одна. И где же твой спутник?
– Ну... здесь где-то.
– Как неосторожно с его стороны оставлять тебя. Позволишь поухаживать?
Эдичка исчез всего на мгновенье, а вернулся с двумя бокалами шампанского.
– За встречу? – предложил он, легонько касаясь хрустальным боком даже не второго бокала, а Леночкиных пальцев. – Мы так давно не виделись, и я, право слово, забыл уже до чего ты хороша.
– Спасибо. И за цветы тоже.
– Какие цветы? – Эдичка пригубил шампанское.
– Хризантемы, которые ты послал. Ну, на работу.
– Прости, но... Мне, наверное, следовало, я даже подумывал об этом, но так и не решился. И хризантемы? Поверь, я никогда не опустился бы до того, чтобы прислать тебе хризантемы. Ты заслуживаешь лучшего.