Хризантема императрицы
Шрифт:
Как можно довести себя до подобного состояния? И не скотского даже, скорее некоего, присущего лишь человеку, существу разумному, но в момент полной потери разума.
Собственные мысли заставили улыбнуться и обратиться к иной проблеме. Вельский ли вчера напал на Леночку? А цветы? Звонки ночные?
Конечно, Вельский – урод, но урод тупой, с которого станется ломать дверь, но на что-то более сложное его вряд ли хватит. Значит, не он... а Женька? Женька молода, спортивна, сильна. Но зачем ей это?
И куда она сбежала?
Постояв немного, Герман вежливо постучал в дверь второй квартиры. Милослав открыл сразу, точно ждал этого визита,
– Что вам надо?
– Поговорить, – Герман переступил порог. Ну надо же, духами пахнет. И запах не новый, но и не старый, скорее регулярно подновляемый. Ландыши, ландыши... немного холодной мяты, немного терпкого, мужского мускуса, капля горькой полыни и совсем на излете, шлейфом – грейпфрутовая горечь. И снова ландыши свежей волной.
Леночка ландыши упоминала.
– Что ж, проходите на кухню, я как раз завтракаю.
Милослав в темно-синем, байковом домашнем халате, наброшенном поверх выглаженных брюк и белоснежной рубашки с широким воротом. Даже при галстуке. И очочки на носу довершают образ не то успешного буржуа, не то помещика, переселившегося за какой-то, вероятно, киношной надобностью в городскую квартиру.
– Не буду врать, что рад вашему визиту, но вы правы, повод для разговора имеется. Присаживайтесь. Тот стул не надо трогать, он сломан. И да, я не в состоянии его починить, представьте себе, что некоторые люди не умеют обращаться с молотком и гвоздями, у них совершенно иные таланты.
Это он к чему говорил? Странный тип, сам с виду приличный до скрежета зубовного, а квартира-то в запустении, и не только потому, что стул сломан. Вон, на скатерти желтые пятна и хлебные крошки, эмаль на плите потрескалась, вот-вот слезать начнет мелкими белыми чешуйками, побелка на потолке вспучилась пузырями, а в углу зеленовато-черными разводами плесень. На ковре – залысины, и обои выцвели. И не вяжется Милослав-помещик или Милослав-буржуа с такой вот обстановкой.
– А все-таки хорошо, что вы зашли. Я ведь и сам, признаться, собирался, как это выражаются нынче? Отношения выяснить. О нет-нет, я ничего против вас не имею, но, согласитесь, ситуация неоднозначная, – Милослав двумя пальчиками, осторожно, брезгливо даже, взял с тарелки тост, ножом провел по бруску масла, снимая тонкую золотисто-сливочную стружку. – Я не хочу преуменьшать ваши заслуги, все-таки человек, несколько лет кряду ухаживавший за моей сестрой, заслуживает уважения... и все-таки, все-таки...
– Что вам надо от Леночки?
– Что, простите? Ах да, Леночка, премилое создание, не правда ли? Но я и Леночка... да какой интерес я могу представлять для сей юной особы? Вам совершенно незачем ревновать, совершенно... – он размазывал масло, и елозил ножом по куску хлеба, пока тот с хрустом, не переломился, шлепнувшись на колени. – Проклятье! Но, дорогой мой Герман, вы, полагаю, осознаете всю зыбкость ваших притязаний на наследство? И не рассчитываете на то, что я просто приму ваше вмешательство в нашу жизнь как данность?
– Ну почему же, рассчитываю. И даже полагаю, что выбора у вас другого не будет.
– Отчего же, отчего... – Милослав поднял половинки тоста и бросил на скатерть, кухонным полотенцем затер масляные пятна на халате. – Вы рассчитываете на ее завещание? А вы уверены, что Дашка его составит так, как хочется вам?
Скользкий вопрос, болезненный, но не с Милославом же его обсуждать? Нет, с кем угодно, только не с этим уродцем.
–
– Вы, насколько я знаю, в ссоре?
– Ссора? Помилуйте, да это просто предлог, чтобы не делиться. Причина отказать мне в праве на то, что мне причитается по закону. Ведь я, если разобраться, такой же равноправный наследник, как и она! Половина квартиры, имущества... хризантема, за которой вы, любезный Герман, охотитесь, тоже принадлежит мне. И если сестру я люблю, да, да, люблю, несмотря на все ее выходки, то вы мне – человек чужой. А посему никаких обязательств по отношению к вам я не имею. И заранее предупреждаю, что ваши права на наследство буду оспаривать в суде. И даже если Даша составила-таки завещание в вашу пользу, в чем я, честно говоря, сомневаюсь, я все равно его опротестую.
– И на каком, позвольте спросить, основании? – появилось непреодолимое желание дать хлыщу в челюсть. Никакой родственной любовью тут и не пахло, Милославу деньги нужны, много денег, и ни в какой суд он не подаст, но будет им шантажировать, торговаться, пока не получит максимум того, на что рассчитывает. И проще ведь будет откупиться, чем ввязываться в затяжные разборки.
– Ну... оснований может быть множество. К примеру, такой человек как вы и старая, больная, слабая женщина, которая добровольно оставляет ему все имущество... попахивает принуждением, неправда ли? Или, с другой стороны, разве она, несчастная и больная, не могла пребывать в состоянии неадекватном в момент, когда подписывала документ? Или...
– Хватит, я понял, – Герман поднялся, задев случайно поломанный стул, и тот опрокинулся на бок, хрустнула, отваливаясь, ножка.
– Нет, молодой человек, вы не поняли. Вы думаете, что может этот хлюпик? В суд подать? Ну так судью подкупить можно, а наглеца, которому вздумалось ставить палки в колеса, и проучить. Правда ведь? Врезать хорошенько, чтоб понял свое место и не высовывался с претензиями, не портил жизнь уважаемым людям!
Очочки сползли на самый кончик носа, отчего Милослав сразу приобрел вид лихой и слегка придурковатый, ставши похожим на престарелого макака, которому вздумалось поиграть в серьезность. А ведь играет же: очки эти, и рубашечка, и брюки со стрелками, и халат – декорации. Настоящее же в нем – плита с трещинами на эмали, пузыри побелки на потолке да хлебные крошки на синем атласе.
– Вот-вот, я догадываюсь о ваших мыслях, молодой человек. Они у вас прям-таки на роже написаны, – Милослав обвел лицо кругом. – Явны и ясны! Что, почему б не начать учить его сейчас? Он ведь сам нарывается? Ну так давайте! Давайте!
Он вскочил, подпрыгнул, толкнул в грудь и Герман отступил, не понимая, что происходит.
– Давайте унижать! Давайте пользоваться тем, что сильнее! Давайте завершим недоделанное когда-то! Это она вас послала! Она! Дрянь! И не отрицайте!
Под напором Милослава, оказавшегося неожиданно сильным, Герман пятился к двери, а тот продолжал наскакивать, по-петушиному бойко, по-человечьи бестолково.