Хромовые сапоги

Коледин Василий Александрович

Мы гуляли по улицам любимого города, бродили по парку, пиная ногами кучи желтых, красных, бордовых листьев, сидели в кафе и ели мороженное. Странно, но оказалось, что можно итак проводить время и не скучать от этого и не выдумывать чем бы еще заняться. Лора была чудесным собеседником. Ее интересовало буквально все и вся, у нее обо всем имелось собственное мнение.

– Ты вспоминаешь школьные годы? – как-то спросила она. Я задумался. Сходу ответить на такой простой вопрос я не смог. Не то чтобы он был

сложен, просто я никогда не задумывался.

– Наверное, нет, - ответил я, после недолгого молчания.

– Почему так неуверенно?

– Я не задумывался над этим и даже если и вспоминал, то не отдавал себе в этом отчет что ли, или специально не сидел и не вспоминал… А ты?

– Я вспоминаю только тогда, когда либо мои цели, которые я ставила в школе перед собой, либо какая-нибудь заветная мечта сбылись, либо вот я чего-то очень сильно хотела, я запомнила это и сейчас хочу, но у меня этого нет. И вот я думаю и вспоминаю, что мое желание никак не сбудется аж со школьных лет.

– А к чему ты это сейчас вспомнила? У тебя что-то сбылось или наоборот, никак не сбудется?

– Сбылось…

– А что, если не секрет?

– В восьмом классе я влюбилась в одного мальчика. Влюбилась так сильно, как это могут делать только школьницы. А этот мальчик был то ли гордым, то ли стеснительным и никак не хотел отвечать на мои знаки внимания к нему. Правда вокруг него крутилось много моих одноклассниц, и я просто растворялась в их кругу. 

– Так и что потом? – я начал догадываться к чему она все ведет.

– Потом? Потом мы расстались и долгое время не виделись. Вот я и мечтала о нем, скучала по нему жуть, как сильно. Представляла себя, что вырасту стану очень известной, меня будут показывать по телевизору и он случайно меня увидит. Сразу влюбится, найдет меня и долго не сможет попасть ко мне, я же известная и ко мне не просто попасть. Он будет писать мне письма и одно из них только благодаря случаю попадет ко мне. Я все вспомню и его, и свою любовь. Найду его, и мы будем много и долго плакать от счастья. Смешно?

– Да вроде не очень…

– А мне вот стало сейчас смешно, когда вспомнила эти детские мечты!

– А почему именно сейчас вспомнила? – стал я ее пытать, чтоб услышать кто же был этот мальчик.

– Не знаю… вот сидим мы с тобой, мне так хорошо, спокойно, нет ни переживаний, ни нервов, ни беспокойства, даже, поверишь, стремлений никаких нет. Рядом со мной хороший человек… кажется, что еще надо в жизни…

–

И поэтому ты вспомнила о школе?

– Да, наверное…

Потом мы еще гуляли, смеялись и самое главное, когда мы возвращались домой, Лора держала меня под руку, прижималась ко мне и иногда она склоняла свою голову мне на плечо и так мы долго шли. Потом я ее провожал до двери и бежал домой переодеваться, так как времени всегда оставалось под обрез.

<p style="margin-left:159.75pt;">

* * *

К последним выходным августа нам выдали офицерскую полевую форму. Был вечер, и все женатики уже уволились. Это был если не предел наших мечтаний, то уж точно один из самых счастливых дней за всю учебу. Всем курсантам было хорошо известно, что каждый год перед госэкзаменами выпускникам выдавали полевую офицерскую форму, с голубым кантиком на галифе, портупеей и фуражкой с офицерской кокардой. Это считалось последним, окончательным этапом в становлении офицера.

Была пятница и мы непередаваемо гордые и до одури счастливые получили заветную форму согласно заранее запрошенного размера. Портупея, сложенная змеей и хромовые узконосые, выделанные из тонкой кожи, блестящие сапоги пахли непередаваемым запахом взрослой жизни. Весь вечер мы гладили кителя и галифе, пришивали пока еще курсантские погоны, стараясь понять сколько оставлять места под правым погоном для ремешка портупеи. Какие это были приятные, трепетные хлопоты. И какое счастье, что на следующий день мы пойдем в увольнение уже почти офицерами!

Вечером почти все вырядились в полевую и стали бродить по коридорам, заходя в комнаты к друзьям.

– Здравия желаю, товарищ офицер! – приветствовали мы друг друга шутя.

– Вольно, товарищ курсант, - отвечали те, кто был в форме тем, кто еще не успел в нее облачиться.

Вадька подшил толстенный подворотничок и заканчивал с погоном, когда Бобер стал мять на сапогах гармошку.

– Серега, на офицерских сапогах не стоит мастырить гармонь. Общевойсковики и связисты наоборот, гладят сапоги с кремом, чтоб те выглядели трубами, как у фашистов.

– Не знаю, у летчиков почти у всех всегда была гармошка.

– Ну, как хочешь, я поглажу.

И Вадька, закончив с портняжничеством, не стал формировать гармонь, а пошел в умывальник с коробочкой крема, стопкой газеты «Правда» и утюгом.