Хромой Орфей
Шрифт:
– Оставь меня в покое, Войтина, будь умницей, я хочу спать, спать, спать!
Осень уже опустошала сад, в окна стучал дождь, деревья за окном раздевались донага, увядание в природе удивительно совпадало с увяданием их любви, и этого было уже не остановить.
О следующих двух месяцах у Войты в голове сохранилась какая-то путаница: сходки «Орфея», смех Алены, рассуждения Милана, аромат белой комнатки и вонь заводских клозетов, вечеринки и листовки, свинг, потрепанные брошюрки, рев радиолы, осколки стекла на ковре, ночная кража на складе, гудение пылесоса. Каутце, колени Алены под шерстяной юбкой, аресты в моторном цехе, ненастье
– Отстань, я не изменюсь, - устало отвергала Алена все попытки наладить согласие.
– Да и не хочу. Почему ты не умеешь развлекаться, как все?
Бархатный голос пани:
– Вы должны понять ее, Войтишек, Алена по натуре хорошая девушка...
Хорошая девушка вчера страшно перепилась... Мать по ночам ужасно дышит.
– Сходи же к доктору, - уговаривает ее Войта, - и брось эту работу!
Врач немного успокоил Войту:
– Ничего страшного, просто утомилось сердце. Надо его поберечь! Но, молодой человек...
«...Можешь отпереть этот замок?» - серьезно сказал тогда Павел. Если бы я во всем эдак разбирался, как в замках! Надо бы воспротивиться, дальше терпеть невозможно. Началась серия мелких бунтов, которые Алена подавляла одной улыбкой, потом последовал ряд слабых взрывов - один за другим.
Неожиданной причиной первого из них была мать Войты. Придя с работы, он застал ее на диване и испугался, Фанинка тяжело дышала.
– Ничего, ничего, сыночек, я тут убиралась, и что-то мне стало нехорошо. Пройдет. Надо же прибрать наверху, сегодня придут гости, если будет не прибрано, что про нас подумают...
Войта взбежал по лестнице и настойчивым тоном, несвойственным ему, попросил Алену отменить вечеринку. Она удивленно подняла глаза и тотчас же ощетинилась.
– Как это так, что за глупости? Разогнать мне их, что ли?
После жестокой ссоры она немного уступила:
– Ладно, не учи меня, пожалуйста. Я скажу гостям, чтобы вели себя тихо, вот и все!
Войта ушел уязвленный ее эгоистической бесчувственностью, ожесточился и весь вечер оставался внизу, у мамы. Никто его не звал и не уговаривал, по нем явно не скучали, но вечеринка вначале проходила тише обычного. Незадолго до полуночи наверху вдруг открылась дверь, и Алена прибежала на минутку вниз проведать больную. На Войту она даже не взглянула, погладила Фанинку по седой голове и изобразила сочувствие:
– Фанинка, золотая моя, что с тобой? Смотри не болей!
Войта заметил, что ей не терпится вернуться обратно.
– Ничего, ничего, хорошая ты моя девочка, - успокоила ее растроганная Фанинка.
– Завтра я уже буду на ногах. Спасибо, что ты ко мне зашла.
«Хорошая девочка» облила Войту снисходительным взглядом и через минуту испарилась, а наверху вскоре стало гораздо шумнее - слышался топот и рев, видимо, Арчибальд «откалывал» свинг, все в такт хлопали в ладоши; после полуночи уже казалось несомненным, что вот-вот обрушится потолок.
Войта с трудом сдерживал гнев. Он твердо решил, что завтра - у него как раз будет свободный день - он отвезет мать к тетке, в Полеграды; с теткой уже давно сговорено, мать поживет у нее и отдохнет. Конец, хватит этих уборок в доме, раз и навсегда! Отвезет туда мать хотя бы силой, пусть Алена и пани лопнут с досады!
На другой день он объявил
Мать была совсем выбита из колеи. Войте даже стало жалко ее. Но он, стиснув зубы, выслушал все ее причитания и остался непоколебим. Так нужно! И не только из-за ее сердца. Он, Войта, поговорит с теткой - какая-нибудь легкая работа там найдется.
Он вернулся с ближайшим поездом, и на душе у него были смятение и гнев.
И вот снова поле боя! На втором этаже слышно гудение пылесоса.
Свою законную жену Войта застал в стареньких лыжных брюках, с платочком на голове - она чистила ковер, демонстрируя всем своим видом оскорбленную добродетель. Выключив пылесос, она бросила на Войту взгляд королевы, которую оскорбил слуга.
– Помочь тебе?
– спросил Войта.
– О, не трудись!
Она обмахивала веничком спинки кресел и как бы не замечала Войту, потом все-таки не сдержалась:
– Это мне в отместку? Впрочем, я ничуть не удивляюсь.
– Она изливала свое озлобление в колкостях, которые, видимо, подготовила к его приходу.
– Если ты воображаешь, что бог весть как меня поддел или унизил, то ошибаешься. Как всегда, мой мальчик! Это ты что ж, вчера вечером придумал, пока сидел внизу?
– Может, и вчера...
– Войта почувствовал себя на тонком льду, ему обычно не удавалось переспорить Алену, особенно когда она была сердита.
– Кроме того, я решил, что никогда больше не буду на твоих вечеринках.
Алена хлопнула тряпкой по столу и разразилась смехом.
– Убил! И тем самым осрамишь меня перед обществом! Наконец-то понял! А я вздохну с облегчением! Не думаешь ли ты, что мне очень приятно слышать шуточки по твоему адресу и вечно опасаться, что ты опять брякнешь какую-нибудь глупость? Знаешь, как тебя прозвали? Пан Фраер. Это Яшек придумал. А я, стало быть, пани Фраерша!
– Плевать мне на них!
– Войта задыхался от стыда и гнева.
– А мне не плевать. Они совсем не плохие, это ты себя уверяешь в этом. Просто они любят веселье. А ты? Знаешь ты, что они потихоньку держат пари, грохнешься ты на пол во время свинга или нет? «Исправно ли у вас работает ватерклозет? Пан Фраер починит!» Мне все это осточертело, понимаешь, осточертело!
Увидев, как Войта изменился в лице, Алена поняла, что переборщила, со вздохом отвернулась и стала вытирать, тряпкой полированную крышку радио. Когда в нестерпимой тишине он взял ее сзади за плечи, Алена не уклонилась, взглянула на него в упор - в глазах ее была незнакомая ему усталость - и даже оперлась о его плечо.
– Я знаю, Войтина, это конец, - прошептала она.
– Я люблю тебя, но... мы с тобой... Э, что говорить!
Войта понимал, что конец совсем уже близок. Вечером он как лунатик бродил по городу, ночью ворочался на постели в пустой комнатке и слушал, как ветер воет в ржавых водосточных трубах. Эта диссонансная музыка сопутствовала его настроению, пока ее не заглушили рев радиолы. Уйти? Куда? Это было бы похоже на преждевременное отступление с поля битвы.