Хроника операции «Фауст»

Федоровский Евгений Петрович

В голосе Хохмайстера было столько отчаяния, что Циглер встревожился:

— Что с вами? Вы ранены?

— Я ослеп…

— Высылаю врача. А против русских бросаю английские трофейные «матильды». Ничего другого у меня нет.

Врач промыл глаза, наложил черную повязку.

— Я буду видеть? — спросил Маркус.

— Мы эвакуируем вас в тыл. Это все, что я могу сделать для вас, — едва слышно проговорил врач. — Надеюсь, в Германии еще найдутся опытные окулисты.

В этот же день Циглер отправил Хохмайстера в Берлин.

10

Его

поместили в глазную клинику доктора Боле. До войны она пользовалась популярностью. Здесь лечились богатые люди. Палаты были одноместными, теперь в каждую было втиснуто четыре койки. Раненые едва не упирались друг в друга головами. Доктор Боле слыл неисправимым пацифистом, однако как отменного специалиста его оставили в покое. Никто, кроме него, не мог так быстро возвращать офицеров в строй.

Но Хохмайстеру не помогло искусство знаменитого врача. Сильное повреждение сетчатки глаз требовало длительного лечения и покоя. А покоя Маркус как раз и не мог обрести. Менялись страдальцы по палате — одних отправляли на фронт, других выписывали слепцами, а он все лежал в темном углу с туго завязанными глазами и с внешним миром общался лишь через эбонитовый кружок наушника.

В трескучих обзорах рейхсминистра Геббельса и доктора Дитриха [42] он научился угадывать истинное положение на фронтах. Из пространных речей экономиста Дарре он легко вычислял подлинную суть о положении рейха. Марши сменились лирическими песенками. Все чаще звучали грустные нотки о любезной родине, за которую проливают кровь отважные сыны фатерлянда в горах Боснии, песках Туниса, холодной Атлантике, снегах России.

42

ДитрихЗепп — военный обозреватель имперского радио.

Пришла слякотная зима.

В начале февраля 1943 года Маркуса навестил Карл Беккер. Поскольку лица дяди Хохмайстер видеть не мог, то взял в свои его старческие руки. Этот жест тронул Карла:

— Мне очень жаль тебя, Маркус… Ты так молод… Жизнь едва открывалась перед тобой… Хотя…

Хохмайстер долго ждал продолжения, но дядя молчал.

— Что значит «хотя»?

— В плохое время ты родился. Ваше поколение гибнет. Всю жизнь я работал на войну — стрелял по Парижу из гигантских «Берт», изобретал новые орудия… И вот теперь понял: бог не пустит меня даже до ворот чистилища.

Неожиданно в наушниках зазвучала необычно щемящая музыка. Маркус прибавил громкость. Стало слышно всей палате. Лейтенант-сапер на дальней койке оттянул с уха повязку.

— Это Сталинград, — прошептал Беккер.

Маркус почувствовал, как дрогнула в его руке рука генерала. Мелодия оборвалась. Минуту длилось молчание. Диктор Мартин Зелле, знакомый всей Германии по победным сводкам с театров войны, надтреснутым голосом объявил:

«Передаем правительственное сообщение. Слушайте все!.. В Сталинграде героически погибла Шестая армия

вермахта. Ее солдаты дрались до конца. Они знали: от них зависела судьба всего фронта, безопасность их родины… Третье, четвертое и пятое февраля объявляются в рейхе днями траура…»

— Насмешка судьбы! — с опасным злорадством изрек Беккер. — Тридцатого января тридцать третьего нацисты пришли к власти. Через десять лет день в день агонизировала их самая лучшая армия…

— Но сегодня второе февраля, — сказал Маркус, чтобы прервать нависшую тишину.

— Она погибла тридцатого января! — громко выкрикнул Беккер, как будто это имело какое-то роковое значение. — Фюрер не пожелал омрачать свой юбилей и только сейчас приказал передать весть о разгроме.

— Это тяжелое поражение? — глухо спросил Маркус.

— Это начало конца.

— А новое оружие? А мой «фауст»?

— Прости за откровенность, твой «фауст» может оказаться мальчишеской рогаткой против танковых лавин русских.

Беккер осторожно высвободил свою руку из рук Маркуса.

— Я слышал, твой помощник продолжает работу над усовершенствованием «фаустпатрона»?

— Мы наняли еще одного инженера по сплавам из фирмы БМВ. Это коллаборационист из России. Тешу себя надеждой.

— Ну, выздоравливай. — Беккер глубоко вздохнул. — Если тебе доведется вернуться в Розенхейм, поклонись Эльзе и твоему отцу. Недолюбливал я баламута, да что поделать — сестра с ним была счастлива.

— Отец к старости стал вполне деловым человеком. Он даже расщедрился на кредит для моих лабораторных работ, правда с пятнадцатипроцентной надбавкой.

— Это слишком большая цена!

— Он посчитал, что «фауст» принесет много пользы Германии, и решил подзаработать.

Беккер ничего не сказал. Он медленно поднялся, коснулся пальцами морщин на лбу Маркуса.

— Мне пора. Прощай…

На другой день в госпиталь приехала фрау Ута. Сдержанно она объявила, что вечером после возвращения от Маркуса в своем домашнем кабинете генерал застрелился. Прибывшие гестаповцы сразу опечатали все его бумаги. Среди них находился объемистый пакет, адресованный ему, Маркусу. Что было в нем — прощальное ли письмо, какие-то инженерные расчеты или просто советы, — фрау Ута не знала. Она сожалела, что не смогла выполнить последнюю волю мужа — передать этот пакет племяннику.

— Кажется, я понял его, — проговорил Маркус и рывком отвернулся к стене. От нее пахло хлоркой и масляной краской, какими красят стены во всех госпиталях мира.

Глава пятая

ПАНСИОН ФРАУ ШТЕФИ

Апрель 1943 года