Хроника смертельного лета
Шрифт:
Капитан помолчал. Затем, словно решившись, заговорил снова.
– Она не должна быть одна. С ней постоянно должен кто-то находиться.
– А кого она допустит к себе так близко? – в голосе Булгакова явственно прозвучала боль. – Кого? Орлова, который не то что защитить ее не может, но сам представляет для нее определенную угрозу?
– Вас? – прищурился Виктор.
– Нет, – мотнул головой Булгаков, – Меня она боится, – он вдруг спохватился, – не как убийцу, не подумайте, а как… особь мужского пола. Она шарахается от меня каждый раз, когда ей кажется,
– Тогда кого она может подпустить к себе?
– Боюсь, такого человека нет. Разве что Антон. Но ему не до нее. Он занят Анной. Что-то с ней не то со дня убийства в их доме.
Глинский пропустил это мимо ушей. И то – разве могли заинтересовать его, на ком висело расследование двух тяжких преступлений, проблемы Антона Ланского?
– Сергей, не для протокола, – решительно начал Глинский. – Почему вы не вернулись в Бурденко, когда вернулись из Германии? Я узнавал – вас настойчиво туда приглашали.
Он сразу пожалел, что завел об этом речь. Лицо Булгакова окаменело, и взгляд ожесточился.
– Я не хочу говорить об этом. Если вам надо, выясняйте это через ваши каналы.
– Придется, – Виктор поднялся, – и не обессудьте, Сергей, алиби ваше мы тоже проверим.
Куда испарился дух взаимопонимания, казалось, установившийся между ними? Простой вопрос поверг Булгакова в состояние, которое иначе как враждебным, назвать нельзя. Почему?
Когда Сергей закрыл дверь за капитаном, он шарахнул кулаком о косяк и грубо выругался, что делал крайне редко. Какого черта они суют нос в его жизнь? Какое им может быть дело до той давней, страшной истории, чуть не сломавшей ему судьбу? И какое дело им до него и его чувства к Катрин?
27 июня 2010 года, Москва, 31°C
Следующий день для Зубова и Глинского начался с посещения остальных приятелей, по воле судьбы оказавшихся замешанными в это дело. Перед тем, как встретиться с Зубовым, Глинский заехал в Склиф и потребовал журнал регистрации. Он открыл страницу за двадцать третье июня и стал делать для себя кое-какие пометки.
– По моим расчетам, – говорил он Зубову, когда они шли от «Арбатской» к дому Орлова, – он вполне мог смотаться по кровавым делам – ночь с двадцать второго на двадцать третье выдалась на редкость спокойной. Вся бригада получила трехчасовой перерыв. С двенадцати до трех ночи в приемный покой не поступил ни один пациент – то есть, теоретически Булгаков имел возможность уехать, убить Вешнякову и спокойно вернуться на работу, тем более, он на машине. Народ спал или дремал – его никто не видел. В ординаторской, кроме него, больше никого не было.
– Можно предположить только как абстрактную гипотезу. Во-первых, вероятность того, что он мог знать новый адрес Вешняковой, необычайно мала…
– Но она существует… – вставил Глинский.
– Не перебивай, – строго сказал майор. – Затем, где у него гарантия, что это именно окно на три часа, а не короткая передышка. Уж здесь он точно не мог рисковать, согласен?
– Согласен, – улыбнулся Глинский.
Они позвонили в орловскую
– Опять вы! – со злостью произнесла Орлова. Она застыла в дверях, явно не горя желанием пропускать их внутрь.
– Так и будем стоять на пороге? – спросил Зубов и снова пригрозил: – Или нам ордер принести?
– Что вам надо? – все же она взяла себя в руки и отступила в сторону.
Опера прошли в гостиную. Памятуя о ее неудобном диване, Зубов садиться не стал, а сложив руки за спиной, в упор стал рассматривать эту неприятную женщину.
– Я прошу вас, Валерия Андреевна, подробно вспомнить, где был ваш сын в ночь с двадцать второго на двадцать третье июня.
– Спал, – отрубила она.
– Где спал? – ехидно поинтересовался Глинский.
– Здесь, – так же ядовито ответила она, и усмешка передернула ее губы, – ну, поди докажи, что это не так!
– А где ваш сын сейчас? На работе? – поинтересовался Зубов.
– Нет, дома, – ответила Орлова. – Он спит и нечего будить его. Он устал и поздно лег.
– Нам придется его разбудить, – объявил Зубов. – И это сделаем мы сами, с вашего или без вашего позволения.
Бесцеремонно отодвинув ее в сторону, он прошел к закрытой двери и без стука ее толкнул. Орлов и правда спал, накрыв голову подушкой. Зубов потянул ее за угол и сдернул. Орлов пошевелился, что-то пробормотал, повернулся на другой бок, но не проснулся.
– Орлов, поднимайтесь, – рявкнул Зубов, и тот открыл глаза. Он буквально окаменел, увидев, кто стоит рядом с диваном.
– Поднимайтесь, – повторил Зубов и кинул ему одежду, валявшуюся рядом в кресле. – Нам надо с вами поговорить.
– Я не понимаю, – ошарашено пробормотал Орлов, натягивая джинсы. – Мы уже, по-моему, все выяснили. Чего вам еще?
– Где вы находились в ночь с двадцать второго на двадцать третье июня? – спросил Глинский, закрывая дверь перед носом возмущенной матери.
– Ночью я сплю, – пробормотал Орлов.
– Где вы спали той ночью?
– Что за вопрос? – поднял брови Орлов. – Ту ночь я провел с подругой.
– С Астаховой?
– Астахова мне не подруга, – дерзко оскалился Андрей, – она моя женщина. У нас любовь.
– Да, следы от вашей любви, как говорится, налицо, посчастливилось наблюдать, – произнес Зубов с презрением. – Если не Астахова, то кто же?
– Ольга Вешнякова, – они не удивились, услышав от него это имя.
– Вы всю ночь провели с ней? – спросил Зубов. – Вы уверены?
– Ну, почти, – нетерпеливо ответил Орлов. – Я не помню, во сколько ушел от нее.
– Придется вспомнить, – посоветовал раздраженно Глинский, – и побыстрее.
– Зачем вам? Предположим, около полуночи, – вызывающе заявил Орлов.
– Предположим? Вы хоть иногда на часы смотрите?
– А вы смотрите на часы во время секса, господин майор?
– Не хамите, – повысил голос Зубов. – Я вас не про время секса спрашиваю, мне на это, мягко говоря, плевать. Я вас спрашиваю, во сколько вы от нее ушли. И если не хотите опять в СИЗО, извольте отвечать максимально точно.