Хроника смертельного лета
Шрифт:
– Ольга оставила завещание?
– Скорее всего, – кивнул Михаил, – я знаю, у нее были дела с нотариусом. Но условий завещания я не знаю.
– И каково же наследство?
– Ну, квартира на Юго-Западе, та, самая, в которой ее убили, примерно 100 квадратов, машина – спортивный «мерс», загородный дом на Николиной горе, кстати, еще от родителей ей остался, и нехилый счет в банке. Только какое это имеет значение?
Зубов дивился, слушая, как любовник Вешняковой, не моргнув глазом, перечисляет все ее
– Может, еще что есть, о чем я не знаю, – подытожил Доренко.
– Ага… А кто бенефициарий? – спросил Зубов.
Михаил мгновенно ощетинился.
– Откуда я могу это знать? Вы думаете, она мне все завещала? Да с какой стати?
– Она, наверно, любила вас?
– Нет, не любила! – взвился Михаил. – Ни минуты не любила, если хотите знать!
– Ну почему вы так уверены?
– Послушайте, да это же всегда понятно, тем более, с такой женщиной, какой была Оля! Она прекрасно ко мне относилась, можно сказать, ценила, но она ни-ког-да, слышите, никогда меня не любила!
– А вы ее? – прищурился Зубов. – Вы ее любили?
– Не знаю, – сник Михаил, – может быть. Она была – господи, невозможно говорить о ней – была… Она была замкнутой и как бы это объяснить… отстраненной, погруженной в себя… Я слышал от общих знакомых, а они, в свою очередь, от каких-то старых друзей, что Оля пережила в юности большую трагедию – подробностей я не знаю. Может, несчастную любовь… Что-то в этом роде.
– Кто не переживал несчастную любовь в юности! Подумаешь!
– Я слышал, она пыталась покончить с собой. Может, это и не так, слухи…
– Покончить с собой? – удивился Зубов. – Вот даже как?
– Еще раз, – непреклонно повторил Доренко, – это слухи. Так говорят.
– Ну да, ну да… говорят… – задумчиво постучал Зубов по столу карандашом и решил сменить тему. – Скажите, Михаил, что вы увидели, когда зашли в комнату?
Михаил позеленел.
– Мне что, в подробностях все это рассказывать?
– Ну да, – кивнул Зубов, – обязательно в подробностях… в мельчайших.
– О Боже, – Михаил снова вытер пот со лба – он был весь мокрый, словно только что вылез из воды.
– Мы зашли с соседкой в квартиру. Вы, наверно, видели, у Ольги холл объединен с кухней в большой зал. Там никого не было, но горел свет.
– Да?
– Да. И запах… Ужасный запах, вернее, вонь. Так воняет, когда в холодильнике что-то протухло.
Зубов кивнул – ну, разумеется! Тело пролежало в квартире почти сутки, а с учетом тридцатиградусной жары – понятно, почему так омерзительно пахло.
– Я позвал ее по имени, мне никто не ответил. Я прошел в спальню. Там я увидел то, что увидел.
– Что же вы увидели?..
Зайдя в квартиру, Михаил невольно прикрыл нос воротом рубашки. Ну и смрад!
– Ольга! – усилием воли преодолевая
– Ольга! – снова позвал он. – Ты дома?
На столе стояла бутылка Хеннесси, початая на треть, и большой коньячный бокал. Ольга редко пила коньяк – скорее, использовала его как лекарство, когда надо согреться или успокоиться. Он подобрал с пола ее жакет и аккуратно повесил его на стул.
– Я боюсь, – пискнула соседка, – идите дальше сами.
И Михаил прошел в спальню. В спальне свет не горел, а поскольку за окном уже стемнело, он нащупал у двери выключатель и нажал на него…
Ольга лежала на постели. Среди шелковых простыней и множества подушек, зарывшись в них лицом так, что Михаил видел только ее иссиня-черный затылок и узкую спину.
«Не помню у нее белья такого… коричнево-белого», – только и успел подумать Михаил, прежде чем понял, что вся постель залита кровью, и он сам стоит в луже крови, успевшей загустеть так, что подошвы его сандалий липли к полу… Он услышал вздох у себя за спиной. Оглянувшись, он увидел соседку, ловящую ртом воздух и словно в рапидной съемке оседающую по стене и закатывающую глаза. А сам он словно остолбенел и не мог пошевелиться…
– Вас ничего не удивило в квартире, помимо разбросанных вещей? – спросил Зубов.
– Дикий вопрос, – буркнул Михаил, – учитывая, что я там нашел…
– Хорошо, поставим вопрос по-другому, – кивнул Зубов, – что-то необычное – может, вещи не на местах? Может, пропало что-то или что-то появилось?
– Надпись на стене, – содрогаясь, ответил Михаил, – но я не разобрал, что там было написано.
– Там было написано по-французски «Rappelle-toi Cathrine», что означает «Помни Катрин» или…
– Кто такая, черт побери, Катрин? И кто должен о ней помнить? Вы знаете?
– Думаю, что знаю, – кивнул Зубов. – А она когда-нибудь говорила о женщине по имени Катрин? Или Катя? Или Екатерина?
– Не помню, – проговорил Михаил, – клянусь, не помню…
– Если вспомните, позвоните мне, – Зубов черкнул номер на бумажке. – Давайте ваш пропуск…
Наконец пришло заключение экспертов – результат проб, взятых в квартире Ланского после убийства в квартире Ланского, а точнее – со стенок трех ванн и раковин, а также двух поддонов душевых кабинок. Результаты были ожидаемы – следы крови Полины Стрельниковой обнаружили только на стенках общих ванны и раковины. Очевидно, преступник отмывался именно там.