Хроника времён 'царя Бориса'
Шрифт:
Всякое предположение - отчасти фантазия. Всякая фантазия - отчасти гротеск. И тем не менее замысел не лишен обнадеживающей простоты. Допускаю возможное раздражение. К чему все это? Ведь не случилось. Рыжков получил свои 17,5 процента голосов. Генерал Громов в прежней должности. Жириновский вместе с КПСС выступил против демократизации. И неслучайность поддержки Жириновского на Российском съезде именно коммунистами перестает быть загадкой.
Генерал Макашов не оказался в череде генералов-президентов и не занял предназначенного ему историей места после Дуайта Эйзенхауэра,
Вадим Бакатин желает забыть президентские выборы, как скверный сон. Хотя, минуй он барьер 1-го тура, мог бы рассматриваться как серьезная фигура политической реальности уже на следующих союзных президентских выборах. Еще был Союз, и мы жили ощущениями его нескончаемости. Но ничего этого не произошло. Бакатин получил необъяснимо низкий результат.
Абдулатипов распрощался со своей скрытой надеждой баллотироваться на пост Председателя Верховного Совета РСФСР. Его партнер и оппонент Хасбулатов прошел свою адову дорогу на съезде и не был удачлив на выборах в должности Председателя Верховного Совета, но это глава уже другого повествования, из категории - "бей своих, чтоб чужие боялись".
Глава II
ШОК
ТАРУСА
19 августа 1991 г. 6 час. 20 мин. утра Это был первый день моего отпуска. В шесть часов утра раздался стук в окно. Я открыл глаза и долго не мог понять, откуда этот стук. На улице стоял сосед. Он произнес всего одно слово: "Переворот!"
Уже по дороге к нему я узнал подробности. Президент отстранен. Создан Государственный комитет по чрезвычайному положению. Обязанности Президента принял на себя Янаев.
Сто пятьдесят километров до Москвы - как добираться? Стараюсь связаться с Компанией. Город блокирован. Информация на уровне слухов. Сосед отговаривает от поездки на машине - только электричкой. Вы человек известный, а так затеряетесь в толпе. В моих возражениях нет уверенности, скорее эмоциональный протест, отсутствие какой-либо достоверной информации делает любые доводы беспомощными. Нужна устойчивая связь с Москвой, а где её взять. Россия есть Россия, я не верил, чтобы так быстро перекрыли все дороги. Не без труда дозвонился до Москвы. Объясняемся птичьим языком, опасаемся прослушивания. Состояние нервное. Для всех случившееся - полная неожиданность. Ельцин блокирован в Архангельском. Там же Бурбулис, Скоков. В Москву удалось прорваться якобы одному Кобецу. Попробовал дозвониться до Полторанина - ответ нелепый:
– Министр обещал быть.
Уже спустя час - трезвое осознание случившегося. Горбачев проиграл. Реакция взяла верх.
Соседка, сочувствующая ура-патриотам, истово причитает:
– Свершилось - наши власть взяли. Значит, есть Бог, есть!
Церковь рядом. Побежала ставить свечку. Заметила мое волнение (я, уже в какой раз, направлялся к соседу, надо было договориться, с кем оставить кота, он мог оказаться помехой, мало ли что...), прошипела вдогонку:
– Ишь, забегал. Будешь кровавым поносом...
Все правильно. Я люблю тебя, Россия, дорогая моя Русь.
Еще раз позвонил на работу. Странно, но телефон работал. А может быть, мне все это кажется и никакого переворота нет? Сказал
– Буду пробиваться в Москву. Если удача - позвоню из автомата. Всю технику на улицу, снимать и записывать. Что бы ни случилось - снимать и записывать.
В Компании все будет в порядке. Я в этом уверен. Там Лысенко. Если и случится шоковое состояние, то ненадолго. Профессионализм скажет свое слово.
Кот оставлен. Набросали кое-какие вещи, запасную канистру с бензином. Жена категорически:
– Я с тобой.
Ну, со мной так со мной:
– Поехали.
Три корзины с яблоками (кстати, 19 августа - Яблочный Спас). Яблоки в машине - это камуфляж.
Дорога поражает своей обычностью. Обращаю внимание на одну деталь: машин с московскими номерами очень мало. Сам себя успокаиваю - понедельник, так и должно быть. Все очень профессионально, все крупные перевороты совершаются во время уик-энда. Власть отдыхает.
У Серпухова меня останавливают. Милицейский капитан указывает жезлом на обочину. Вижу, как побледнела жена. Выхожу.
– Пройдите со мной. Вы нарушили. Обгон при встречном потоке машин.
Обгон действительно был - молчу. Что будет дальше? Берет документы, разглядывает их. Спрашивает, где работаю. Отвечаю:
– Писатель.
Капитан смотрит на меня, вроде как разговаривает сам с собой, затем поясняет:
– Это я так спрашиваю, мало ли что. Есть люди, которых мы не штрафуем, должности у них такие, бесштрафные. С писателями все нормально писателей штрафуем.
Я ничего не ответил на этот милицейский монолог. Жду развития событий. Слышу, как верещит постовая рация:
– Восьмой, восьмой, как у тебя?
Капитан задумчиво смотрит на аппарат, вздыхает:
– У меня?..
– Выдерживает паузу, поднимает глаза. На водительских правах я выгляжу моложе. Капитан то ли сомневается, то ли хочет спросить, что нужно ответить этому надоедливому голосу из потрескивающей рации. Я уступаю этому недоуменному взгляду, пожимаю плечами. Похоже, именно такой реакции он и ждал.
– ...у меня нормально, - говорит капитан и отключает связь.
Еще раз смотрит мои документы, затем аккуратно складывает и возвращает.
– А я вас знаю. Вы работаете на Российском телевидении.
Мне ничего не остается сделать, как согласиться. Я действительно писатель, но теперь уже писательский камуфляж ни к чему.
Затем капитан не выдерживает:
– Да объясните, наконец, что произошло?
– Переворот, - отвечаю я.
– Значит, они теперь и есть власть?
– Да, - говорю.
– Они есть власть незаконная.
– Это я понимаю. А Ельцин где?
После этого вопроса мне стало легче.
– Пока не знаю.
– Вам не позавидуешь, - улыбается капитан.
– Спешите, спешите, только не нарушайте. Доброго пути.
Возвращаюсь к машине. Жена стоит рядом с ней, лицо напряжено, она уже приготовилась к самому худшему. Полушутливый тон у меня не получается, хотя я очень стараюсь. Произношу ничего не значащую фразу:
– Хотел оштрафовать за обгон. Поспорили, договорились: обгон был, но до знака.