Хроники Ассирии. Син-аххе-риб. Книга четвертая. Урарту
Шрифт:
Я вышел неодетым, в наброшенном на плечи верблюжьем одеяле, заглянул гонцу в глаза, которые он почему-то виновато опустил, забрал у него глиняную табличку, завернутую в мягкую ткань. По сколотому срезу на левой стороне таблички — тайная метка, оставленная писцом царевича, — определил, что она подлинная, и не спеша изучил ее содержимое.
Арад-бел-ит приказывал мне доставить в Ниневию и обнаруженные документы, и писца Анкара. Я снова взглянул на гонца. Молод, неприметная наружность, но при этом физически крепкий — этих посланников подбирал сам Набу-шур-уцур,
— Кто повезет Анкара? — напрямую спросил я.
— Я, мой господин, — гонец низко поклонился.
— Что ж, на это уйдет какое-то время, — предупредил я, ничем не выдав своего волнения. Он был не тем, за кого себя выдавал, если имя Анкар не вызвало у него вопросов. Тот, кто подменил гонца, не учел, что он не вправе был знать клинопись. Набу-шур-уцур не взял бы его на эту службу.
— Отдохни с дороги… Проводите нашего гостя, — я указал на него слугам. — Поешь, выспись. Утром я навещу тебя.
Избавившись от его присутствия, я позвал начальника своей стражи Геворка, урарта по происхождению, но давно и верно служившего Ассирии. Он вошел в зал вразвалочку, повел могучими плечами, неуклюже поклонился.
— Поднимай всех. Сколько у тебя солдат?
— Со мной пятнадцать, — хрипло ответил Геворк.
— Пошли надежного человека к Егии. Пусть передаст, что мне нужны его совет и помощь. У комнаты гонца поставь двух стражников. Предупреди охрану у ворот, чтобы до утра никого, кроме Егии и его людей, к нам не пускали.
Оставшись один, я опустился в высокое кресло и задумался.
Послание было настоящим, гонец — подставным, и, судя по всему, его замена произошла где-то на самых подступах к Русахинили. Оставалось выяснить, сколько всего злодеев, кто они, где схоронились и как далеко готовы пойти. Может быть, даже на штурм моего дома?
Вскоре вернулся Геворк с известием, что Егии нет в Русахинили уже три дня, где он и когда возвратится, слуги не знали.
— Хорошо. Поступим так. Гонца — под замок. Кормить, поить, обходиться достойно, но из комнаты не выпускать. Дом охранять с удвоенной бдительностью.
Утром я навестил писца Анкара, договорился с ним, чтобы он вынес из архива документы, ценность которых теперь не вызывала никаких сомнений. Заплатил золотом. После полудня уделил несколько часов царевне Ануш. Да, да… Ашшуррисау нигде не ошибся. Как только Манук рассказал обо мне царственной особе, она с жадностью ухватилась за возможность обучиться клинописи у ассирийского посланника, владеющего десятком языков, ученика самого Ашариду. Единственное, чего иногда не хватало царевне, — это терпения.
— Мы занимаемся с тобой вторую неделю! И все, чему я научилась, — как вывести палочкой пару слов?! — возмутилась в этот раз Ануш.
Я попытался ее успокоить и объяснить, что мы на верном пути.
— О моя госпожа, нам придется встречаться еще долгие месяцы и проводить за занятиями многие часы, прежде чем ты овладеешь этой наукой в полной мере…
— Думаешь, у меня получится? — с сомнением спросила она.
—
Когда я выходил из ее покоев, меня встретил Манук, министр двора, — высокий статный мужчина лет сорока или меньше, с вытянутым лошадиным лицом и надменным взглядом.
Министр поманил меня к себе и, оглядываясь по сторонам, как будто за ним гнались, сообщил почти шепотом:
— Баграт сегодня пробыл у царя все утро. О чем они там говорили — не скажу, но разговор шел об Ассирии, старших сыновьях Син-аххе-риба, неоднократно упоминались твое имя и какого-то местного писца из архива…
— Анкара?
— Прости, мой дорогой друг, но я не запомнил.
— И где сейчас Баграт?
— Он покинул дворец в сопровождении десятка стражников.
Уже смеркалось, когда я покинул дворец. Надвигалась буря, ветер трепал на мне одежду и срывал на землю зависшие в воздухе капли дождя, тучи, казалось, поглотили не только небо, луну и звезды, но даже скалы, которые окружали Русахинили, временами слышались раскаты грома и где-то далеко за городом сверкали молнии. Я ехал домой на колеснице в сопровождении двух солдат, выделенных мне Геворком. Улицы Русахинили, в отличие от Ниневии, были освещены плохо, и нам приходилось выбирать дорогу, чтобы колесо не угодило в какую-нибудь яму. Дожди шли всю неделю, и лужи были повсюду.
— Стой! — поднял руку стражник, ехавший впереди.
Трудно сказать, что вызвало его подозрения: чья-то промелькнувшая тень или возникший на нашем пути темный силуэт, а может быть, предчувствие опасности, поджидавшей нас за ближайшим поворотом.
Мой возничий подчинился, придержал лошадей. Второй стражник, ехавший позади, обогнал колесницу, чтобы разобраться, что случилось. Просвистевшая где-то рядом стрела заставила меня невольно пригнуть голову. Оба моих охранника рухнули на землю почти одновременно. Кони, избавляясь от убитых наездников, встали на дыбы, заржали, в испуге шарахнулись в разные стороны. Из ближайшей к нам калитки выскочили какие-то люди. Два или три меча ударили моего возничего в спину, в живот, в печень. А кто-то огромный сгреб меня в охапку, набросил на голову мешок и хватил чем-то тяжелым по самой макушке…
Я пришел в сознание, когда меня окунули в корыто с водой, а где-то над самым ухом послышался глухой голос:
— Очухался… Где писец Анкар?
Меня выдернули из воды и бесцеремонно поставили на ноги.
— Кто ты такой, чтобы вести себя так дерзко с мар-шипри-ша-шарри, — пошатываясь, огрызнулся я. И тотчас получил хороший тычок в зубы, который отправил меня на пол.
Все происходило в каком-то сарае. Пахло сеном и конским навозом. По крыше стучал дождь.
— Разве хороший учитель сам не должен подавать пример послушания? — насмешливо спросил все тот же голос, из чего я заключил, что этот человек знает меня не первый день.